Виктор Василенко. Путь Октября: через все трудности и ошибки,порой трагические, большевики вывели Россию на новый путь








Но как быть с обвинениями в адрес советского прошлого, на которые так щедра демпропаганда? Очевидно, что подавляющее большинство её выпадов никоим образом не является результатом осмысления нашей истории. Очеренение советского социализма – это в какой-то мере месть пигмеев, в глубине души отдающих себе отчёт в своей несостоятельности, гигантам (речь не только об организаторах, но и об исполнителях грандиозных планов), которые четыре десятилетия поражали всё человечество тем, что добивались свершений, казавшихся «цивилизованному миру» абсолютно невозможными. В какой-то мере это и хорошо оплачиваемое пропагандистское обслуживание новых «хозяев жизни», стремящихся реабилитировать свой паразитический образ существования, доказывая, будто именно он является «общечеловеческой» нормой, а советские принципы бытия были отклонением от неё. В какой-то мере это и предпоследний аргумент в защиту нынешнего режима («последний довод королей», как известно, пушки). Скажем, самый завзятый «демократ» вряд ли сможет сказать что-либо хорошее о нравственном климате постсоветской России. Но всегда можно обвинить большевиков: они-де семь десятилетий разрушали духовность общества, что и привело к нравственной катастрофе, которая лишь по чисто случайному совпадению пришлась как раз на годы «торжества демократии».

Но в этих горах подтасовок, измышлений и откровенной лжи есть и зерно истины: в истории советского социализма были и трагические моменты – в том числе и такие, которых, по меткому замечанию профессора Парсонса, не только нужно, но и можно было избежать. Глубокое исследование таких моментов превышает возможности автора и потому не входит в его намерения. Не имея доступа к архивам такую задачу ставить нельзя, поэтому ограничимся рассмотрением лишь некоторых вопросов (из числа наиболее активно используемых демпропагандой), для ответов на которые достаточно общеизвестных данных и здравого смысла.

Наиболее активно демпропаганда использует тему репрессий. При этом она подаётся в чудовищно извращённой интерпретации. Антикоммунисты – как отечественные, так и зарубежные – пытаются выдать репрессии за проявление «человеконенавистнической сущности коммунизма». Однако это просто беспардонная ложь.

К репрессиям в разные периоды истории многократно прибегали правители практически всех тех стран, которые «демократы» именуют «цивилизованными».

Не будем слишком углубляться в прошлое и вспоминать, например, английский закон 1769 года, предусматривавший для протестующих рабочих единственное наказание – смертную казнь. Но и уже в XIX веке англичане, к примеру, при подавлении восстаний в колониях, чтобы запугать население и отбить у него мысль о сопротивлении, расправлялись с повстанцами и им сочувствующими с чудовищной жестокостью. При подавлении Парижской Коммуны без суда было расстреляно около 30 тысяч человек – за несколько дней, в одном Париже! В ХХ веке масштабные репрессии против «красных» осуществлялись в Финляндии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции… Я уже не говорю о территориях России, «освобождённых» белыми. Перечень подобных примеров легко можно продолжить.

Да и нацизм, которому ныне «демократы» всех стран пытаются уподобить коммунизм, повторю, был призван к власти «цивилизованными» магнатами капитала именно для борьбы с «коммунистической угрозой».

Так что попытки выдать репрессии за проявление «человеконенавистнической сущности коммунизма» - это проявление самой грубой тенденциозности в оценках. Яркий пример, раскрывающий такую тенденциозность со всей очевидностью, дают деятели бывших советских республик Прибалтики, много раз заявлявшие о «геноциде», который якобы осуществляла Советская власть. Но вот «бывший ненавистник Советской власти» (он сам так себя представил) Янис Круминьш в статье, опубликованной несколько лет назад в «Советской России», привёл такие данные: за все годы сталинского правления из этих республик в Сибирь было выселено около 50 тысяч человек, подавляющее большинство которых остались живыми; а в годы гитлеровской оккупации Прибалтики там было убито более миллиона человек (не считая военных действий) – как советских пленных, так и местного населения, включая детей. Но при этом с точки зрения нынешних властей этих стран, гитлеровские прислужники, которые в значительной степени и осуществляли карательные акции, - герои, а коммунисты, боровшиеся с ними, - преступники!

Второе явное извращение правды истории – масштабы репрессий. Тема репрессий используется «демократами» для самых бесстыдных спекуляций. Словно объявлен людоедский конкурс: кто «убьёт» больше. «Большевики уничтожили» 20 миллионов людей, 40, 60, 100 миллионов…

Попробуем разобраться в этом вопросе с позиции всё того же здравого смысла. Если не принимать во внимание детей, умерших до 10 лет (а даже самые отъявленные «обличители» не договариваются до того, что репрессии были в детских яслях, садах и начальной школе) и не учитывать жертв гитлеровской агрессии, то 100 миллионов – это едва ли не больше, нежели вообще число всех умерших в годы правления Сталина (в РСФСР общее число умерших за 1924-1952 годы было порядка 60 миллионов). А если принять утверждение, что репрессированы были в основном мужчины в возрасте 18-55 лет, то и число 60 миллионов заставляет вспомнить язвительный комментарий американского демографа Максудова: «Все взрослые мужчины к началу войны погибли или сидели за решёткой. Все и немного больше».

Ещё один момент. Исходя из данных переписи 1926 года, мужчин детородного возраста в стране было около 30 миллионов. Если бы по этой категории людей и впрямь был нанесён удар такой силы, как утверждают «демократы» (речь, понятно, уже не о 60-и, а о 20-и миллионах), это неизбежно вызвало бы сокращение общей численности населения. Убедительное подтверждение тому – Великая Отечественная война. Между тем, от 1926-го года к 1939-у население СССР выросло со 147 миллионов до 170,6 миллионов.

Интересное сопоставление провёл автора «Советской России» В. Годун. С 1913 по 1939 годы на территории Советского Союза численность население выросла на 22%, а на территориях, которые вошли в его состав только в 1939-1940 годы (Западная Украина, Западная Белоруссия, республики Прибалтики, Бесарабия), и где НКВД свирепствовать никак не мог, рост населения составил только 9%.

Ссылки на то, что демографические данные сталинских времён якобы лживы, в расчёт принимать не приходится: ведь если бы в них были допущены существенные искажения, то потом обнаружилось бы гигантское несоответствие. Но его не возникло ни при переходе к хрущёвской «борьбе с культом личности», ни при переходе к горбачёвской «перестройке».

Таким образом, есть все основания утверждать, что официальные сведения, опубликованные уже в 90-е годы, ни в коей мере не являются заниженными: всего за сталинский период было осуждено по 58-й статье 3778234 граждан, из них к смертной казни приговорены 786096 человек. Среди них были и уголовники, совершившие особо тяжкие преступления, которые попадали под 58-ю статью, и гитлеровские прислужники. Отметим, что реабилитированы были 884470 репрессированных.

Но всё равно число невинных жертв было велико. Слишком велико, чтобы «списать» их на счёт естественных издержек при строительстве нового общества в условиях ожесточённого сопротивления. Что же обусловило эти, мягко говоря, перегибы.

Тут были и объективные причины. Строительство социализма в СССР действительно велось в условиях самого ожесточённого противодействия как сил контрреволюции внутри СССР, так и крайне враждебного капиталистического мира. Ведущие державы Запада, даже признав Советскую власть, не оставляли намерения её свергнуть. Их спецслужбы вели активную подрывную деятельность в СССР. Смертельную угрозу представляла нацистская Германия, руководители которой открыто ставили своей целью «уничтожение марксизма». Естественно, немецкая разведка прилагала немалые усилия для формирования в СССР «пятой колонны». И то, что наша страна оказалась единственной, где её создать не удалось, убедительно свидетельствует, что НКВД занимался не только репрессиями невиновных.

Джозеф Дэвис, который в 30-е годы был послом США в СССР, в годы Второй мировой войны признал: «Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединенных Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Генлейна. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль) ... Однако ничего подобного в России мы не видим. “Где же русские пособники Гитлера?” — спрашивают меня часто. “Их расстреляли”, — отвечаю я. Только сейчас начинаешь сознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чисток».

С другой стороны, курсу Сталина на построение социалистического общества, активно противодействовала внутрипартийная оппозиция – прежде всего, троцкисты.

Надо иметь в виду, что между Сталиным и Троцким была борьба не просто за лидерство в партии – это была борьба за выбор направления развития страны. Сталин, развивая идею Ленина(«Из России нэповской будет Россия социалистическая»), отстаивал необходимость вести строительство социализма в СССР, не дожидаясь победы революции в развитых капиталистических государствах. А Троцкий, уже в 1922 году, когда стало очевидно, что на мировую революцию в ближайшей перспективе надеяться не приходится, упорно убеждал, что «подлинный подъём социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы». Позже Троцкий объявил идею построения социализма в одной стране «теоретическим оправданием национальной ограниченности». И трудно не согласиться со Сталиным, что подобная позиция лишала партию, рабочий класс и всю страну ориентиров развития: «Мы не можем двигаться вперёд, не зная, куда надо двигаться».

В средине 20-х годов троцкистская оппозиция выбросила флаг борьбы за демократизацию партии, за отмену резолюции Х съезда, запрещающей фракционную деятельность. Но, во-первых, подобная «демократизация» в условиях того времени, когда снова и снова решался вопрос: быть или не быть Советской стране, объективно играла бы на руку врагам(«Самый страшный враг для Советской власти теперь есть тот, который подползает к ней незаметно, охватывает её своими щупальцами со всех сторон и ликвидирует её раньше, чем она замечает, что ликвидирована. Именно эту роль, неизбежную и нужную в подготовительный период, из которого мы ещё не вышли, играет советская оппозиция», - писала эмигрантская газета «Последние новости»).

А с другой стороны, «борец за демократию» Троцкий в пору руководства ЦК профсоюзов транспортных рабочих сам был склонен к проявлению диктаторских замашек. Он заявил, что «противопоставление военных методов(приказ, кара) профессионалистским методам(разъяснение, пропаганда, самодеятельность)» - это «проявление каутскиански-меньшевистски-эсеровских предрассудков».

Так что, судя по всему, троцкисты возлюбили демократию главным образом потому, что терпели поражение за поражением в идеологической борьбе со Сталиным.

Подчеркну: поначалу с ними велась именно идеологическая борьба. На XIII съезде партии Сталин вполне миролюбиво предложил: «Если не будете настаивать, товарищи из оппозиции, на этом мелкобуржуазном уклоне, на этих небольших ошибках, - всё будет исправлено и работа партии пойдёт вперед». Однако «товарищи из оппозиции» настаивали, и осенью того же 1924 года Сталин уже поставил задачу: «Похоронить троцкизм как идейное течение». Но при этом он подчеркнул: «Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба».

Ведя полемику с оппозицией, Сталин нередко был резок до грубости: «разорялся», «комические вопли», «не с ума ли они сошли?» и т. п. Однако он по-прежнему высказывался против крутых мер: «Я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей».

Нужно учесть, что идейная борьба велась не келейно, в ней участвовала практически вся партия. В 1923 году прошла общепартийная дискуссия, и оппозиция потерпела в ней поражение. В 1927 году она вновь настаивала на дискуссии. Сталин выступил против. Тем не менее, перед XV съездом дискуссия всё же прошла во всех партийных организациях страны. Поражение оппозиции было сокрушительным: её поддержало лишь 10 тысяч членов партии.

Ещё до этой дискуссии всё громче раздавались голоса коммунистов с требованием исключить троцкистов из партии. Сталин не поддержал этих товарищей. В речи на объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 9 августа 1927 года он припомнил гоголевского Осипа, который говорил: «Верёвочка? – давайте сюда и верёвочку. И верёвочка сгодится», - и резюмировал: «Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы мы могли пренебречь верёвочкой». Позже, на XV съезде партии, Петровский язвительно заметил Сталину, что «верёвочка» оказалась гнилой.

В постсоветское время в печати не раз приводились факты, свидетельствующие, что партийная оппозиция не ограничивалась дискуссиями, а готовила переворот. «Перестройка» и продолжившие её «радикальные реформы» убедили даже многих демократов (без кавычек), которые прежде в принципе осуждали репрессивные методы, что в жёсткой линии был свой резон: ведь если бы «архитекторов» и «прорабов» развала социалистической системы вовремя бы заняли общественно-полезным трудом под надёжной охраной, выигрыш для державы и для всего мира был бы колоссальным, и России удалось бы избежать не мифических 20 миллионов жертв «сталинского геноцида», а вполне реальных, подтверждённых даже официальной статистикой, примерно 15 миллионов жертв «демократического геноцида». А как ещё, как не геноцидом, можно назвать создание народу России таких условий существования, при которых с 1992 по 2010 годы смертность в стране превышала рождаемость более чем на 700 тысяч человек в среднем в год. То есть, почти два десятилетия Россия каждый год теряла такое количество людей, которые были расстреляны при Сталине за 30 лет!

Способствовал распространению репрессий и субъективный фактор – английский исследователь Р. Такер назвал его «милитаризацией сознания». Это было своего рода остаточное явление гражданской войны, которая оказала очень сильное воздействие на психологию людей, выработав склонность к радикальным решениям. Литератор Вадим Кожинов, который в советское время был настроен по отношению к нашей системе критически, в интервью 1996 года утверждал: подавляющее большинство людей 30-х годов отнюдь не были запуганы террором, они «верили в его правоту». Даже некоторые из тех, кого и «демократы» считают гуманистами, поддерживали подобные методы. Известно, например, что Чуковский предлагал Сталину создать специальные лагеря для малолетних.

Что касается вспышки репрессий в послевоенные годы (и прежде всего «Ленинградское дело»), то, вероятно, они были прямо инспирированы Берией, расчищавшим себе путь к единовластию после смерти Сталина.

Замечу, что «кровожадность» Сталина не была в числе субъективных факторов, способствовавших возникновению и расширению волны репрессий. Судя по всему, высшим приоритетом вождя были интересы державы, и ради них он считал допустимым пожертвовать интересами отдельного человека – даже близкого (вспомним судьбу его сына Якова). Но говорить о его склонности к жестокости вряд ли можно. Есть немало примеров, подтверждающих, что когда судьба человека зависела лично от Сталина, он зачастую был склонен, как раз, к мягким решениям. Например, Сталин остановил дело против упоминавшегося выше сына Александра Третьего профессора Миротворцева, Сталин распорядился оставить в покое академика Губкина. Сталин, прислушавшись к заступникам, дал указание выпустить из-под ареста Ландау, хотя участие молодого физика в деятельности подрывной группы было абсолютно доказано; высказанная генералом Головановым в разговоре со Сталиным уверенность в невиновности Туполева привела к освобождению авиаконструктора…

Но объективно оценивая причины, вызвавшие волну репрессий, надо отдавать себе отчёт и в их последствиях, чтобы не уподобляться тем, кто готов представить эти репрессии чуть ли не полезным делом. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение необходимость борьбы с троцкистами и другими скрытыми врагами социалистического строительства. Но методы, которыми они осуществлялись, привели к очень большому числу жертв среди невиновных, в том числе и настоящих коммунистов. Не в этом ли коренятся причины того, что после смерти Сталина на роль лидера партии оказалось только два реальных претендента, о которых вполне можно сказать «оба хуже» - Берия и Хрущёв.

Можно ли было избежать такого числа невинных жертв репрессий? Я, конечно, понимаю, что размышлять с расстояния десятилетий, комфортно устроившись на диване, куда легче, нежели принимать в крайне сложной обстановке 30-х годов решения, от которых зависит судьба страны. Но всё же, выскажу своё мнение.

Бесспорно, революция должна защищать себя, в том числе и репрессивными мерами (уроки «перестройки» сомнений в этом не оставляют). Однако, на мой взгляд, если бы эта защита велась строго в рамках правового поля, то число невинных жертв было бы значительно меньше. Зло ведь не в самой 58-й статье, а в методах определения виновности по ней. Закон от 1.12.1934 года о рассмотрении дел о террористических актах против работников Советской власти (14 сентября 1937 года он был дополнен Законом о порядке рассмотрения дел о контрреволюционном вредительстве и диверсиях) фактически вывел борьбу с врагами Советской власти с правового поля. Он предусматривал окончание следствия в течение 10 дней, что делало его чрезвычайно поверхностным; и главное – слушание дела без участия сторон, что, по сути, лишало обвиняемого права на защиту. Немалое число дел вообще рассматривал внесудебный орган, созданный в ноябре 1934 года, – Особое совещание при НКВД. В сущности, механизм поиска истины был подменён механизмом вынесения приговора.

В 1938 году постановление ЦК ВКП(б) признало, что «при упрощённом ведении следствия и суда» неизбежным было появление «крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры». С этой оценкой нельзя не согласиться. Вопрос в том, была ли непростая обстановка 30-х годов настолько угрожающей, чтобы прибегать к такой чрезвычайно мере как «упрощённое ведение следствие и суда» или это одно из проявлений психологических последствий гражданской войны?

 

 

Немало нападок вызывает коллективизация, осуществлённая при Сталине в конце 20-х – начале 30-х годов: она-де была насилием над крестьянским менталитетом, вызвала всеобщее неприятие и сопротивление, и её удалось провести только путём широкомасштабных репрессий, искоренивших на селе «рачительных хозяев»; а это в свою очередь подорвало сельское хозяйство – и далее следует расхожий тезис о том, что царская Россия продавала зерно, а Советский Союз его закупал.

Но вот, что показала перепись 1916 года. В благословляемые царские времена 21 миллионов крестьянских хозяйств в совокупности имели 7,8 миллионов сох и косуль, 2,2 миллионов деревянных плугов, 4,2 миллиона железных плугов, 18 миллионов деревянных борон. 30% дворов были безлошадными. Октябрьская революция дала крестьянину землю, но технику быстро дать не могла. Введение НЭПа стимулировало работу сельского хозяйства, однако ситуацию с его оснащённостью не изменила. В 1928 году посев зерновых на 2/3 производился вручную, около половины зерновых убирались серпами и косами.

Более того, в условиях индивидуального землепользования происходило дробление хозяйств. В 1925 году их было уже 24 миллиона, в 1926 – 24,5 миллионов, в 1927 – 25 миллионов, в 1928 – 28,5 миллионов. Это вело к измельчению владений и падению производительности труда. Сбор пшеницы с десятины составлял в 1925/26 г.г. – 66,9 пудов, в 1926/27 – 37,9 пудов, в 1927/28 – 29,8 пудов.

Было очевидно, что мелким хозяйством из нужды не выйдешь. Требовалось укрупнение – либо на капиталистической основе с разорением мелких собственников, либо на социалистической: объединение хозяйств в коллективные. Таким образом, коллективизация была объективной необходимостью. И она отнюдь не противоречила «менталитету» русского крестьянства. Напротив, как я уже упоминал, прусский экономист барон Гастгаузен в середине XIX века писал, что сельская община – «ключ к пониманию России и зародыш её будущего, животворящая монада (т.е. основная ячейка – В.В.) русского государства». Показательно, что тенденции к объединению в коллективные хозяйства возникла сразу после революции, когда вопрос о коллективизации сельского хозяйства ещё даже не поднимался партией. В декабре 1917 года было образовано около 50 коммун и артелей, к концу 1918 года их стало более полутора тысяч, в 1919 – более шести тысяч.

Идею необходимости коллективизации сельского хозяйства высказал Ленин. Но он оговаривал, что она должна вестись постепенно и в мягкой форме. Сталин же провёл коллективизацию в сжатые сроки и жёсткими методами. Первого требовала необходимость концентрации усилий на индустриализации страны, что было для Советского Союза буквально вопросом жизни и смерти. А жёсткие меры во многом были ответными на яростное сопротивление кулаков. Но, может быть, это сопротивление вызвал именно курс Советской власти на сплошную коллективизацию?

Здесь надо уточнить, что кулаки были отнюдь не просто «рачительными хозяевами», какими их пытаются представить антисоветчики. Это была откровенно хищническая социальная группа, которую в народе, как свидетельствовал профессор и помещик А.Н. Энгельгардт, исстари именовали «кровососами», а сам Энгельгардт, напомню, охарактеризовал: «Жилы бессердечные, пьявицы, высасывающие из окрестных деревень всё, что можно, и стремящиеся разорить их вконец».

Кулаки не только в период продразвёрстки, но и при НЭПе относились к Советской власти крайне враждебно. Когда в 1927 году руководство страны взяло курс на коллективизацию (ещё не сплошную), кулаки, пользуясь условиями рынка, ответили экономическим наступлением на Советскую власть: взвинтили рыночные цены на зерно. С 1 октября 1927 года по 1929-й цены на него возросли почти на 300%. В стране снова пришлось вводить нормирование продуктов. Кулаки не ограничивались только экономическими средствами. В 1929 году они организовали более тысячи мятежей.

В ответ во второй половине 1929 года был взят курс на сплошную коллективизацию, а 1 февраля 1930 года было принято постановление ЦИК и Совнаркома, которое предусматривало раскулачивание – «полную конфискацию имущества и выселение».

Всего было раскулачено 381026 семей (1803392 человека). Первые годы для спецпоселенцев были очень тяжёлыми. В 1932-м умерло около 90 тысяч человек. Но уже к середине 30-х годов высланные обжились на новом месте – и число умерших сократилось до 20 тысяч в год, что было не выше общего уровня смертности в стране. В октябре 1938 года Совнарком принял постановление о выдаче паспортов детям спецпоселенцев, уравняв их таким образом в гражданских правах с остальными советскими людьми.

Один из детей спецпоселенцев – Иван Шеховцов – стал прокурором. В разгар «перестройки» он официально подал в суд по факту клеветы на Сталина.

В проведении коллективизации и раскулачивания тоже не обошлось без перегибов. Но статья Сталина «Головокружение от успехов» способствовала их выправлению.

Перевод сельского хозяйства страны на колхозно-совхозную основу позволил за счёт создания МТС быстро повысить его оснащённость техникой. В 1931 году было создано более тысячи машинно-тракторных станций.

Тем не менее, на первых порах произошло снижение показателей сельского хозяйства. Так, если в 1930 году урожай зерна составил 83,5 миллионов тонн, то в 1931 – 69,5 миллионов тонн, в 1932 – 69,9. Произошёл резкий спад и показателей животноводства. Как следствие, в начале 30-х годов Украину и среднюю Россию охватил голод, унесший немало жизней.

Однако в интерпретации этих событий антисоветчиками разных времён и народов, мы сталкиваемся с самой грубой ложью. Совершенно бесстыдно искажаются масштабы трагедии. Солженицын в своём знаменитом «Архипелаге ГУЛАГ» пишет о «великом украинском море»: «… шесть миллионов мёртвых и даже не замечены соседней Европой».

Как же «не замечены Европой»? Начала раскручивать тему голода как осуществляемого большевиками геноцида украинцев в 1934 году пресса нацистской Германии. В 1935 году тему огромных жертв голода подхватили в США. Её открыл Т. Уокер в «Херст пресс». Именно он назвал то число умерших от голода, которое тиражировал Солженицын, - шесть миллионов.

Бельгийский историк Людо Мартенс проделал анализ разных источников данных о жертвах этого бедствия. И вот, что он выяснил. Картина получается весьма показательная.

Сам Уокер заслуживает более подробного разговора, поэтому о нём позже. А Херст – американский медиа-магнат, заключивший в 1934 году официальное соглашение с Гитлером об информационном сотрудничестве. Близки ему по политическим симпатиям практически все те, кто особо преуспел в раздувании масштабов «жертв голодомора».

10 миллионов жертв «обнаружил» сотрудник издательства Херста Р. Сталлет.

Число жертв «голодомора» в 7,5 миллионов назвали О. Шиллер и Э. Амменде. Первый был сотрудником гитлеровского аппарата на оккупированной Украине, второй – генеральным секретарём Европейского национального конгресса, идейно близкого к нацистской партии Германии.

7 миллионов насчитал Н. Приходько. В годы гитлеровской оккупации Украины он работал в украинском министерстве культуры и образования и как ценный кадр был вывезен нацистами при их бегстве с Украины.

У. Чемберлен привёл данные в 7,5 миллионов жертв, Ю. Лайонс – в 5 миллионов, Оба они – члены Американского комитета освобождения от большевизма.

А теперь вернёмся к первопроходцу темы Томасу Уокеру (вернее его было бы назвать «первопроходимцем»). Серию его статей в изданиях Херста предваряла информация, что Уокер приехал в СССР весной 1934 года, пересёк всю страну и его статьи основаны на личном опыте.

Но дело в том, что проследить передвижения иностранцев по СССР, особенно в то время, было очень легко. И практически сразу же корреспондент американской газеты «Нэйшн» в СССР Луи Фишер выяснил, что Уокер был в СССР по транзитной визе. Въехал он 12 октября через Негорелое, с 13 по 18 октября неотлучно находился в Москве, а затем сел на транссибирский экспресс и выехал в Манчжурию. Таким образом, он действительно пересёк весь Советский Союз… в поездах, которые, к тому же, через регионы, пострадавшие от голода не проходили. Фишер высказывает предположение, что «личный опыт», на который ссылается Уокер, заключался в том, что он набрался в Москве слухов «у озлобленных иностранцев».

Но это ещё не всё. Потом выяснилось, что Уокер врал даже в том, что он Уокер. Шум, произведенный его статьями, привлёк, на беду автора, к нему внимание – и тут оказалось, что он вовсе не Уокер, а Роберт Грин, преступник, бежавший из федеральной тюрьмы в Колорадо. Он был арестован и на новом суде признал, что никогда не был на Украине.

Можете сами судить, какой источник стал источником вдохновения для Солженицына и других разоблачителей «ужасов коммунизма».

Страшным рассказам о якобы осуществляемом большевиками геноциде украинского народа должны были придать достоверность фотографии, опубликованные некоторыми авторами. Эти снимки были ориентированы на падкого на сенсацию, но духовно пассивного западного обывателя, и потому те, кто их использовал, даже не попытались замаскировать происхождение фотографий. Поэтому не составило труда выяснить, что большая их часть – это опубликованные ранее снимки, сделанные во время голода 1921-1922 годов. Попадались даже фотографии из дореволюционного времени: например, на снимке «расстрела куркулей» было отчётливо видно, что солдаты в форме царской армии – вероятно, это картина одной из столыпинских карательных акций.

Напомню шумный скандал на Украине, случившийся в ходе кампании по разоблачению «геноцида украинцев». Была подготовлена фотовыставка, посвящённую «голодомору». Открыли её с большим шумом, но почти сразу же закрыли – с ещё большим шумом, который вызвало то, что, как выяснилось, снимки не имели отношения не только к «преступлениям большевизма», но и даже к Украине – немалая их часть была сделана в США, которые в 30-е годы тоже пережили страшный голод – причём, в отличие от СССР, не в условиях недорода, а при богатейшем урожае.

Замечу, что об этой странице истории Солженицын и С о никогда не заикались - уж очень это не соответствует тому образу «щедрой и великодушной Америки, столь бескрайне пристрастной к свободе», которому они поклонялись.

Бизнесмен Борис Борисов (одно время – председатель совета директоров Московского кредитного банка) на основании проведенного им исследования утверждает, что в США тоже произошло «раскулачивание» - только банками. Как водится при капитализме, фермеры брали кредиты под залог земли, будущего урожая, скота. А поскольку грянул кризис, и закупочные цены рухнули, расплатиться оказалось нечем. И в полном соответствии с законами рыночного общества, банки выбросили ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ (сопоставьте с числом тех, кто попал под раскулачивание) фермеров и членов их семей из их домов и отобрали у них всё имущество.

Но банкам, вернее сказать, тем олигархическим структурам, которые за ними стояли, урожай, выращенный фермерами, и принадлежавший им скот были не нужны – «лишняя» сельхозпродукция сбивала бы на неё цену, что было не в интересах «деловых людей». И тогда бизнес совершил действительно чудовищное преступление: было запахано около 10 миллионов гектаров земли с уже выращенным урожаем и уничтожено (не вырезано с продажей мяса, а именно уничтожено) более 6,5 миллионов свиней.

В результате несколько миллионов американцев умерли от голода. А против 30-тысячного «голодного марша» (так его назвала американская пресса тех лет), направлявшегося в поисках справедливости в Вашингтон были брошены танки…

Чтобы подвести черту под темой «геноцида украинцев», приведу факты, которые легко проверить. По переписи 1926 года население Украинской ССР составляло около 29 миллионов человек. По переписи декабря 1939 года – уже после «голодомора», «репрессий» и прочих «проявлений геноцида» – в границах СССР до 17 сентября 1939 года – примерно 34 миллиона. Оригинальный «геноцид» получается: при всех очень больших тяготах этого 13-летия население выросло на 17% (напомню, что по данным В. Годуна на территориях, вошедших в состав СССР в 1939-1940 годы рост численности населения к 1939 году составил только 9%). Достаточно сопоставить эти данные с демографическими показателями постсоветского двадцатилетия, когда население Украины сократилось с 51,7 миллионов человек в 1989 году до 42,5 миллионов к 2016 году (население Крыма добавило бы порядка 2,6 миллионов), - и станет ясным, какой период истории Украины заслуживает определения «геноцид».

Ложью является и попытка свести причины голода к последствиям коллективизации. По всей вероятности, реорганизация сельского хозяйства и сама породила ряд проблем объективного и субъективного характера, негативное воздействие которых удалось преодолеть не сразу. Но это был отнюдь не единственный фактор, предопределивший тяжёлую ситуацию на селе в первой половине 30-х годов.

По крайней мере, не меньшую роль сыграло то, что в 1931 году сильная засуха поразила пять хлебопроизводящих районов страны. В 1932-33 годах недород охватил важнейшие зернопроизводящие районы. В это же время на Украине свирепствовала эпидемия тифа. Наконец, в значительной степени сказалось вредительство кулаков, которые после начала коллективизации уничтожали скот и провоцировали остальных крестьян делать то же (что, замечу, потом с гордостью, как достижение борьбы с большевиками, признавал один из лидеров украинских националистов Исаак Мазепа).

Как следствие, в 1928-1933 годы поголовье крупного рогатого скота сократилось более чем в полтора раза, свиней – почти вдвое, овец – более чем вдвое. Неудивительно, что произошёл резкий спад в производстве мяса, молока, шерсти.

Умалчивают антисоветчики и о том, что Советская власть принимала эффективные меры для того, чтобы вывести сельское хозяйство из тяжёлого положения. Несмотря на то, что главной задачей была максимально быстрая индустриализация, инвестиции в сельское хозяйство в первой половине 30-х годов были значительно увеличены: с 379 миллионов рублей в 1928 году до 4 миллиардов 983 миллионов рублей в 1935-м. Резко выросла техническая вооружённость сельского хозяйства. В начале коллективизации оно имело 18000 тракторов, 700 грузовиков и 2 (два) комбайна. А через десятилетие – уже 684000 тракторов, 228000 грузовиков и 182000 комбайнов.

И уже в середине 30-х годов стали очевидными достоинства новой системы ведения сельского хозяйства. Как констатировала Британская энциклопедия, «новая система сельского хозяйства достигла высокой степени прочности». Эту оценку подтвердила и американская исследовательница советского общества Линн Виола. В книге, изданной в США в 1987 году, она написала: «Новая система сельскохозяйственного производства была создана и это, хотя и не без проблем, положило конец кризисам». Вот факт, подтверждающий эти оценки. Если неурожай 1931 и 1932 годов (с 83,5 миллионов тонн пшеницы в 30-м году урожай упал до 69,5 и 69,9 миллионов тонн соответственно) вызвал страшный голод, то не менее плохой урожай 1936 года (69,3 миллионов тонн) тяжёлых последствий не имел, поскольку к этому времени уже были созданы значительные резервы. Смертность в 1936-1937 году оставалась на среднем для того времени уровне, а к концу 30-х годов начала снижаться.

В период с 1938 по 1941-й годы все основные показатели советского сельскохозяйственного производства превысили уровень конца 20-х годов (в частности, урожай пшеницы поднялся до 95-120 миллионов тонн).

Значительно улучшилась и жизнь крестьян. По сравнению с дореволюционным временем они стали больше потреблять хлеба и муки – на 25%, фруктов и овощей – на 47%, молочных продуктов – на 48%, мясных продуктов – на 79% процентов.

Только человек, совершенно потерявший чувство реальности, может назвать курс, приведший к таким результатам, «геноцидом».

Напомню ещё одно показательное сопоставление. По данным издания Петровской академии наук «Земля Русская», в годы Великой Отечественной войны в СССР было заготовлено ВТРОЕ больше зерна, нежели в царской России в годы Первой мировой войны, хотя правительство и ввело тогда продразвёрстку. Из этого сопоставление понятно, ради чего Сталин проводил коллективизацию ускоренными темпами; понятно и то, чья реформа сельского хозяйства была полезней для страны – Столыпина или Сталина.

А после войны Советский Союз по темпам роста сельскохозяйственного производства заметно превзошёл не только царскую Россию, но и развитые капиталистические страны.

Если взять за точку отсчёта 1951 год, когда сельское хозяйство уже более или менее оправилось от разорения, принесённого войной, то к середине 70-х годов в СССР сельхозпроизводство выросло в 3,5 раза, в европейских соцстранах в целом в 3,2 раза, в развитых капиталистических странах в целом в 2,3 раза, в США – в 1,8 раза.

И это при том, что по технической оснащённости советское село всё ещё существенно – в среднем в пять раз – уступало уровню наиболее развитых капиталистических государств, а биоклиматический потенциал основных земледельческих зон у нас ниже, чем в странах Западной Европы и США в 2,4 – 3,2 раза, что объективно требует вдвое больших энергозатрат на единицу продукции.

Уже в то время, когда «новомышленцы» стенали о том, что сельское хозяйство – это «чёрная дыра» в экономике страны, 98,89% колхозов в СССР были прибыльными, и их совокупная прибыль составила в 1989 году 21 миллиард рублей – при общих потерях убыточных колхозов в 49 миллионов рублей. Во второй воловине 80-х годов душевое производство пшеницы в СССР было почти в полтора раза выше, чем в США. Молока в СССР производили 377 кг на душу населения – в США 264 – в Англии 258; масла: в СССР 6,3 кг – в США 2,2 – в Англии 2,4; яиц: в СССР 292 штуки – в США 270 – в Англии 214. Правда, по душевому производству мяса СССР заметно отставал от США, хотя и опережал Англию: 70 кг – 120 – 66.

По среднедушевому уровню питания (при том, что тогда это был действительно средний уровень, а не среднеарифметический), наша страна занимала 7 место в мире.

 

 

Западные антикоммунисты уже давно пытаются утвердить в сознании людей версию, будто вина в возникновении Второй мировой войны лежит равно как на Германии, так и на СССР. В конце «нулевых» годов нового века этот тезис был возведён уже в ранг официально позиции «демократической» Европы – год 70-летия начала Второй мировой войны сессия ПАСЕ ознаменовала принятием резолюции, возлагающей вину в её развязывании равно как на Германию, так и на Советский Союз. Полностью разделяют эту позицию и российские «демократы».

Что ж, это ещё раз подтверждает оценку, которую дал философ Александр Зиновьев, в прошлом один из наиболее известных диссидентов: «В интеллектуальной истории человечества трудно назвать эпоху, которая была бы хоть в малой степени сравнима по интеллектуальному кретинизму и моральной подлости, какие можно сейчас наблюдать в отношении к коммунизму». Потому что общеизвестные и неопровержимые факты абсолютно недвусмысленно указывают на совсем иного виновника разжигания Второй мировой войны.

Основной аргумент обвинителей СССР – пресловутый «пакт Молотова-Риббентропа» от 23 августа 1939 года. Мол, в нём корень зла, без этого «сговора двух тоталитарных режимов» развязывание Германией мировой войны было бы невозможным. К этому договору мы ещё вернёмся. А сейчас остановимся на том, каким образом Гитлер сумел получить возможность развязать новую мировую войну. Ведь Версальский договор, казалось бы, полностью исключал возрождение такой Германии, которая могла бы бросить вызов миру.

Гитлер никогда не скрывал своих агрессивных намерений. Ещё в 1925 году, когда возглавляемая им национал-социалистская рабочая партия Германии не представляла сколько-нибудь серьёзной политической силы, он в программной работе «Mein Kampf» прямо выдвинул цель: «…длительное господство над всем миром».

Таким образом, те, кто брался поддерживать нацистов, фактически поддерживали и эти планы Гитлера. Тем не менее, подобные соображения не воспрепятствовали многим магнатам капитала поддерживать НСДАП. Что их толкало к этому?

Ответ очевиден. Победа Октябрьской революции и провал попытки интервентов и прислуживавших им белогвардейцев задушить молодую Советскую республику стимулировали мощный подъём антикапиталистического движения в ведущих странах Запада. Реальные хозяева мира капитала вынуждены были искать средства борьбы с «коммунистической угрозой». Гитлер с его агрессивностью и зоологическим антикоммунизмом подходил для их целей как нельзя лучше.

Ещё в 20-е годы прошлого века угольный «король» Германии Гуго Стинес в беседе с американским послом Хьютоном обратил внимание последнего: «В Баварии началось большое движение. Это движение направлено против коммунизма… С коммунистами безжалостно расправятся, и в Германии воцарится порядок. Тогда США смогут без опаски вкладывать капиталы в немецкую промышленность».

Поэтому неудивительно, что нацистскую партию спонсировали такие крупные фигуры капитализма, как американец Г. Форд, хозяева чешского автоконцерна «Шкода», английский нефтяной магнат Г. Детердинг и другие, среди которых были и представители еврейского капитала. Предвыборную кампанию 1932 года (победную для нацистов) финансировали, как показал на Нюрнбергском процессе Я. Шахт, немецкие банки. А петицию к президенту Германии Гинденбургу с требованием назначить Гитлера канцлером подписали представители высших деловых кругов, которые контролировали 2/3 капиталов немецкой экономики.

Всё это однозначно подтверждает: нацисты во главе с Гитлером были призваны к власти капиталистами для борьбы с «красной опасностью». И фюрер не стал оттягивать «оплату векселей». Уже в марте 1933 года он осуществил мечту «истинных демократов» – после провокации с поджогом Рейхстага Компартия Германия была запрещена. Быть коммунистом сделалось преступлением – и на коммунистов обрушились репрессии. А в конце 1933 года гитлеровцы попытались, основываясь всё на той же провокации, устроить судилище над коммунизмом (ещё одна мечта «истинного демократа») – и провалились. Даже немецкий суд, проходивший на глазах мировой общественности, был вынужден оправдать главного обвиняемого – одного из лидеров Коминтерна Георгия Димитрова. Учтя этот урок, нацисты в последующем предпочитали расправляться с коммунистами без судебных формальностей. Впрочем, этот не отвратило от них сердца «демократических» правительств Европы.

Но расправы над немецкими коммунистами (кстати, любопытный факт: в современной Европе ставить под сомнение масштабы расправ нацистов над евреями считается преступлением, за которое грозит тюрьма, а вот нагло перевирать правду о расправах над коммунистами считается хорошим тоном) – это была только «проба сил» нацистов. Политические и деловые круги Запада связывали с ними куда более далеко идущие планы – те, основанием для которых давали слова Гитлера из «Mein Kampf»: «Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию».

 

 

В феврале 1935 года Гитлер открыто разорвал военные статьи Версальского договора, заявив, что Германия будет вооружаться безо всяких ограничений.

…Когда в начале 30-х Советский Союз разорвал концессионное соглашение с английской золотопромышленной компанией «Lena Goldfields», систематически нарушавшей советские законы, реакция английских властей была весьма жёсткой: они денонсировали торговое соглашение с Советским Союзом, и на подписание нового пошли только через год с лишним.

А вот их (как, впрочем, и других «демократических» правительств) реакция на нарушение договора, на котором зиждился послевоенный порядок в Европе, была куда более «толерантная».

Ответить на вызов нацистов было куда как проще. Экономика Германии не была самодостаточной. Напротив, она в большой степени зависела от поставок извне: приходилось ввозить 99% бокситов, 80% каучука, 95% никеля, почти 100% нефти… И запрет на поставки в Германию стратегического сырья быстро пресёк бы начинающуюся гонку вооружений. Однако эти меры приняты не были.

Правда, в апреле 35-го действия Германии обсуждались на международной конференции на уровне глав правительств и министров иностранных дел в Стрезе. Однако дальше чисто абстрактного, ничем не подкреплённого «осуждения» германских властей, главы «демократических» правительств Британии и Франции не пошли.

А всего через несколько месяцев – в июле 1935 года – английское правительство уже прямо поощрило стремление нацистской Германии к «накачиванию мускулов», подписав с ней морское соглашение, которое позволяло немцам создать мощный (единственное условие: не такие мощный, как английский) военно-морской флот.

Получив столь явное свидетельство благожелательного отношения европейских «демократий» к планам нацистской Германии, Гитлер сделал новый шаг в том же направлении: ввёл войска в демилитаризованную Рейнскую область. Советский Союз призвал применить к нацистской Германии самые жёсткие санкции. Но Британия и Франция опять только выразили протест.

Весной 1937 года произошло событие, сыгравшее очень важную роль в приближении Европы к войне: премьер-министром Великобритании стал ярый реакционер Невил Чемберлен. И он взял курс на поощрение не только наращивания Германией её мощи, но и её планов агрессии.

5 ноября 1937 года на совещании в рейхсканцелярии с представителями генералитета и министром иностранных дел Гитлер недвусмысленно заявил: «Будущее Германии зависит исключительно от разрешения вопроса о жизненном пространстве… Единственный выход, который в то же время может показаться фантастическим, заключается в приобретении большего жизненного пространства».

А всего через несколько дней в Берлин прибыл посланец Чемберлена лорд Галифакс. И беседа с ним убедила Гитлера, что планы нацистов отнюдь не столь уж фантастичны. Лорд заявил фюреру, что «не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения в Европе… к этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия».

Прошло менее полугода – и план нацистской Германии, одобренный «демократической» Англией, начал осуществляться: произошёл аншлюс Австрии. Через пять дней народный комиссар иностранных дел СССР М.М. Литвинов предложил созвать международную конференцию для «принятия практических мер, диктуемых обстоятельствами». Лорд Галифакс, уже в ранге министра иностранных дел Великобритании, ответил, что его правительство против конференции, «которая имела бы задачей… организовать объединённую акцию против агрессии… по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира».

Молчание европейских «демократий» Гитлер резонно расценил как поощрение к осуществлению новых аннексионистских планов. На очереди была Чехословакия.

 

 

Весной 1938 года Германия начала мощное пропагандистское наступление против Чехословакии. Нацисты обвиняли её в жестоком притеснении немецкой части населения Судетской области и требовали передачи этой области Германии. У границ Чехословакии началась концентрация немецких войск…

2 сентября наркоминдел СССР М.М. Литвинов высказал французскому поверенному в делах в Москве позицию Советского правительства и просил проинформировать о ней правительство Франции: в случае нападения Германии на Чехословакию Советский Союз готов исполнить свои обязательства по советско-чехословацкому пакту о взаимопомощи 1935 года и оказать последней вооружённую помощь. Поскольку аналогичный договор был у Чехословакии и с Францией, Литвинов предложил немедленно организовать совещание представителей советского, французского и чехословацкого генеральных штабов для выработки плана совместных действий. А кроме того, Литвинов предложил как можно скорее вынести в Лигу наций вопрос о помощи Чехословакии в случае немецкой агрессии.

3 сентября посол СССР в Великобритании И.М. Майский посетил Черчилля, ознакомил его с содержанием предложений Литвинова и попросил довести эту информацию до Галифакса. Черчилль в тот же день отправил Галифаксу соответствующее письмо. От правительства Франции никакого ответа не последовало. А Черчилль, как он пишет в своих мемуарах, ответ от Галифакса получил 5 сентября. Ответ гласил, что постановка вопроса в Лиге наций о Чехословакии «сейчас будет мало полезной», но что он «будет иметь это в виду».

Реальным ответом английских властей на советские предложения об организации совместных действий по защите Чехословакии от агрессии стал визит 15 сентября Чемберлена к Гитлеру. Фюрер выдвинул свои требования к Чехословакии и угрожал, что в случае отказа их удовлетворить, Германия применит силу.

А тем временем в Женеве началась сессия Лиги наций. И министр иностранных дел Франции Бонне пытался представить дело так, что нежелание Франции выполнять свои обязательства объясняется «пассивностью России». 21 сентября Литвинов уже не по дипломатическим каналам, а во всеуслышание изложил позицию Советского Союза. Это выявило «кто есть кто» в чехословацком вопросе, однако помочь делу уже не могло, поскольку лидеры ведущих «демократических» стран Европы твёрдо были намерены принести не менее демократическую Чехословакию в жертву нацистской Германии, - вероятно, чтобы не препятствовать приближению немецких войск к границам СССР.

22 и 23 сентября Чемберлен встретился с Гитлером в Годесберге. После возвращения в Лондон он совместно с премьер-министром Франции Даладье попытался склонить правительство Чехословакии к капитуляции. Однако оно отказалось принять «годесбергскую программу».

Гитлер в ответ объявил, что, если Чехословакия до 14 часов 28 сентября не примет ультиматума, он откроет военные действия. Трезво оценивая, угроза была не столь уж страшная. Те войска, которые могли выставить Чехословакия, Советский Союз и Франция в совокупности намного превосходили военные возможности Германии того времени. Однако Франция и не подумала приходить на помощь Чехословакии. Напротив, когда президент Чехословакии Бенеш обратился за помощью к СССР и советское правительство заявило о готовности выполнить взятые на себя обязательства, французский посланник передал Бенешу фактический ультиматум: «Если война возникнет вследствие отрицательной позиции чехов, Франция воздержится от всякого участия, и в этом случае ответственность за провоцирование войны полностью падёт на Чехословакию. Если чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевизма, и правительствам Англии и Франции будет трудно остаться в стороне».

Советский Союз на своей западной границе сосредоточил 40 дивизий, танковый корпус и 20 авиабригад. Однако, как с гордостью заявил польский министр иностранных дел Польши Бек своему послу для передачи Гитлеру, «правительство Польской Республики констатирует, что оно… парализовало возможность интервенции в чешском вопросе в самом широком значении». Главное – оно категорически отказалось пропустить советские войска через свою территорию в Чехословакию. И в этих условиях правительство Чехословакии дрогнуло…

29 сентября началась печально известная Мюнхенская конференция глав Германии, Италии, Франции и Англии, которая санкционировала от имени европейских «демократий» захват нацистской Германией Судетской области Чехословакии. Причём, чехословацкую делегацию даже не допустили на обсуждение – её привели только на оглашение, как его назвал референт МИДа Чехословакии Масаржик, «приговора».

С Судетской областью Чехословакия потеряла значительную часть своей достаточно хорошо развитой промышленности и мощную линию обороны, созданную против возможной германской агрессии. Взамен она получила гарантии «большой четвёрки». Вряд ли чехи обманывались относительно того, чего стоят подобные гарантии в действительности.

Там же, в Мюнхене, Гитлер и Чемберлен подписали англо-германскую декларацию, которая в свою очередь должна была стать гарантией мира между Германией и Англией. Чемберлен именно её имел в виду, когда, вернувшись, громогласно заявил: «Я привёз вам мир». Прошло менее года, и об этих словах все встали вспоминать как о проявлении либо крайнего лицемерия, либо крайней политической тупости, - ибо Мюнхен стал решающим шагом на пути к новой масштабной войне.

 

 

15 марта 1939 года Германия – уже безо всяких международных согласований – оккупировала всю Чехословакию. «На повестку дня» встали Польша и Румыния.

Общественное мнение Англии и Франции, недавно восторженно принявшее Мюнхенское соглашение, теперь было возмущено – и не только действиями Гитлера, но и бездействием своих правительств. И последние были вынуждены хотя бы изобразить видимость намерения добиваться создания системы коллективной безопасности в Европе.

18 марта утром английский посол в СССР Сиидс явился к Литвинову и по поручению правительства задал вопрос: что предпримет СССР в случае нападения Германии на Румынию.

Вечером того же дня(!) Литвинов изложил позицию Советского правительства: в положении, сложившемся в Европе, лучшим способом борьбы против новой агрессии был бы немедленный созыв конференции представителей Англии, Франции, СССР, Турции, Польши и Румынии.

Ответ британского министра иностранных дел лорда Галифакса уже показал истинное отношение властей Британии к созданию антигитлеровской коалиции в Европе. И.М. Майский, который был советским послом в Англии в те годы, пишет, что английский министр иностранных дел заявил, что правительство пришло к мнению о нецелесообразности проведения подобной конференции, выдвинув невероятный по своей «наивности» аргумент: «Английское правительство не могло бы сейчас найти достаточно ответственного человека для посылки на такую конференцию». Забегая вперёд, заметим, что на переговорах о предотвращении агрессии Германии проблема невозможности найти «достаточно ответственного человека» присутствовала постоянно – до самого начала Второй мировой войны.

21 марта Англия и Франция предложили опубликовать за подписями Англии, Франции, СССР и Польши достаточно абстрактную декларацию о том, что в случае нового акта агрессии названные державы немедленно устраивают консультацию для обсуждения мер, которые необходимо принять. На следующий день Литвинов ответил, что Советское правительство находит эту меру неэффективной, но готово подписать декларацию. Однако Польша категорически отказалась подписывать документ совместно с СССР

…Остановимся несколько подробнее на позиции Польши, объявленной ныне «жертвой сговора немецких нацистов и советских коммунистов». Её власти не могли не понимать, что их страна лежит на пути продвижения Германии к границам Советского Союза. Однако они были убеждены, что их антисоветизм и антикоммунизм, в чём польские власти не уступали нацистам, является гарантией союза с Германией против СССР.

Приятный для поляков опыт соучастия в захвате Судетской области (за это Гитлер бросил Польше «кусок добычи» - Тешинскую область Чехословакии) ещё более укрепил надежды польских властей. Ещё накануне Мюнхенского сговора посол Польши во Франции Лукасевич заявил своему американскому коллеге Буллиту: «Начинается религиозная война между фашизмом и большевизмом… Польша готова к войне против СССР плечом к плечу с Германией». В январе 1939 года министр иностранных дел Польши Бек на переговорах с Риббентропом дал заявку на будущей раздел Советской страны: «Польша претендует на Великую Украину и на выход к Чёрному морю».

Однако Гитлер, вероятно, полагал, что такую страну, как Польша, куда спокойней иметь противником, нежели союзником – и в апреле 39-го Германия разорвала пакт о ненападении с Польшей. Но даже это не снизило накал антисоветизма польских властей. На советское предложение о заключении пакта о взаимопомощи посол Польши в Москве в письме от 11 мая 1939 года ответил: «Польша не считает для себя возможным пакт о взаимопомощи с СССР в виду практической невозможности оказания Советскому Союзу помощи со стороны Польши»…

Но вернёмся к «тройным переговорам». После того, как предложение Советского правительства о созыве международной конференции было отвергнуто, Германия 22 марта оккупировала Мемельскую область (Мемель – ныне литовская Клайпеда).

Англия и Франция дали «гарантии» Польше с обещанием подписать в ближайшем будущем пакт о взаимопомощи. Это предложение Польша не отвергла – по-видимому, её правительство полагало, что оказать помощь Англии и Франции у неё возможности есть.

17 апреля правительство СССР выступило с предельно конкретным предложением:

1. Заключение тройственного пакта взаимопомощи между СССР, Англией и Францией.

2. Заключение военной конвенции в подкрепление этого пакта.

3. Предоставление гарантий независимости всем пограничным с СССР государствам от Балтийского моря до Чёрного.

В своих мемуарах Черчилль так отозвался о них: «Если бы мистер Чемберлен по получении русского предложения сказал «да, объединимся вместе все трое и сломаем Гитлеру шею» или какие-либо иные слова того же содержания, парламент это одобрил бы, Сталин это понял бы, и история могла бы принять иное течение… Вместо этого последовало долгое молчание».

Молчание было, действительно, очень долгим – три недели (вспомним, что советская сторона отвечала на английские предложения сразу же). Что ж, это тоже свидетельствует о том, что мистер Чемберлен менее всего стремился к тому, чтобы «сломать Гитлеру шею».

Наконец, 8 мая ответ был вручен, но по его содержанию трудно было понять, что правительство Британии ознакомилось с советским предложением. Англичане ещё раз повторили идею о «гарантиях» Польше и Румынии (как ответила Польша на советское предложение о пакте о взаимопомощи сказано выше).

15 мая Советское правительство вновь подтвердило своё предложение от 17 апреля. 19 мая этот вопрос обсуждался в английском парламенте, где советское предложение активно поддержали Черчилль, Ллойд-Джордж и Иден.

22 мая в Женеве на сессии Лиги наций Галифакс в разговоре с Майским выразил негативное отношение к советскому предложению, акцентировав на том, что такой пакт может привести Гитлера в бешенство, и подтолкнёт его к развязыванию войны. Советский дипломат на это заметил, что Гитлер вряд ли бросится в войну, которую проиграет (а к тому времени, отметим, Германия имела вооружённые силы численностью 2,75 миллиона человек, располагающие 3,2 тысячами танков и 4 тысячами самолётов – в случае заключения антигитлеровской военной конвенции Англия, Франция и СССР могли бы противопоставить этому более 250 пехотных и кавалерийских дивизий, более 10 тысяч танков и около 10 тысяч самолётов).

Наконец, 25 мая английский посол Сиидс вручил Советскому правительству английские предложения по пакту. Они имели три принципиальных отличия: основывались на принципах Лиги наций (что обрекало в случае необходимости принятия действенных мер на бесконечные согласования и резолюции), вопрос о необходимости военной конвенции был подан предельно неконкретно, и в круг государств, которым участники пакта обеспечивали защиту от агрессии, были включены не только восточноевропейские, но западноевропейские малые страны.

Началось согласование двух проектов пакта. Советский Союз согласился на увеличение числа «подзащитных» - в их круг теперь включались Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, Латвия, Эстония и Финляндия. Англия и Франция согласились убрать упоминание о принципах Лиги наций. Но вот в вопросе о военной конвенции, без которой пакт превращался в очередную «декларацию о намерениях», англичане и французы оставались неуступчивыми.

Советское правительство, всё же, решило не увязывать подписание пакта с подписанием военной конвенции. И 12 июня Майский получил инструкцию посетить Галифакса и «от себя» настойчиво порекомендовать ему как можно быстрее приехать в Москву для подписания пакта. Что посол тотчас сделал. Однако прошла неделя – и Галифакс никакого ответа не дал. Иден, узнав об этом, по собственной инициативе обратился к правительству Англии: «Если лорду Галифаксу почему-либо неудобно сейчас ехать в Москву, пошлите туда меня и поручите мне довести до конца дело о пакте». Однако правительство отвергло это предложение.

Стало совершенно очевидным, что власти Британии не намерены в ближайшее время заключать пакт с СССР.

Весьма красноречивы данные о том, сколько времени по ходу тройных переговоров требовалось для подготовки ответов советской стороне и сколько – англо-французской: Советский Союз использовал 16 дней, Англия и Франция – 59!

29 июня «Правда» выступила со статьей, в которой была чётко изложена оценка советской стороной хода переговоров. «Кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессором».

После статьи в «Правде», через очередные три недели размышлений, Галифакс дал Сиидсу директиву довести до сведения Советского правительства готовность британского правительства начать переговоры о военной конвенции, что тот 22 июля и сделал. А в то же время в Лондоне прошла встреча советника Геринга Вольтата с советником Чемберлена Вилсоном. Как явствует из записей присутствовавшего на ней немецкого посла Дирксена, здесь английский представитель проявил поистине безмерную уступчивость. Он заявил: «Фюреру нужно лишь взять лист чистой бумаги и перечислить на нём интересующие его вопросы; английское правительство было бы готово их обсудить».

Ничего похожего на такое взаимопонимание в переговорах с СССР проявлено не было. Прежде всего, отметим, что они начались только через три недели после согласия советской стороны на предложения британского правительства. Но это даже не главное.

Советское правительство составило для участия в совещании по военной конвенции делегацию из первых лиц вооружённых сил: в неё вошли нарком обороны Ворошилов, начальник генштаба Шапошников, нарком ВМФ Кузнецов, начальник ВВС Локтионов. Майский через английских парламентариев передал предложение, чтобы английскую делегацию возглавил начальник британского генштаба Горт. Однако Чемберлен возложил эту роль на адмирала Дрэкса, который в высшем руководстве вооружёнными силами не занимал никакого положения. Подобная фигура (генерал Думенк) была поставлена и во главе французской делегации. Уже это красноречиво свидетельствовало о намерениях правительств Англии и Франции. Но и это ещё не всё.

Английская делегация отправилась из Лондона не на самолёте (как Чемберлен на переговоры с Гитлером в 38-м), и даже не на скоростном военном корабле, а на тихоходном торгово-пассажирском судне, которое добиралось до Ленинграда пять дней!

Однако самое существенное выяснилось на первом официальном заседании 12 августа, когда делегациям нужно было предъявить официальные полномочия. Советская делегация была уполномочена «вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе»; полномочия французской делегации были куда более узкими: «договориться с главным командованием советских вооружённых сил по всем вопросам, относящимся к вступлению в сотрудничество между вооружёнными силами обеих стран» - о подписании конвенции ни слова. Ну, а англичанам просто оказалось нечего предъявлять: выяснилось, что никаких официальных полномочий от правительства у делегации вообще нет!

Это повергло в шок даже Сиидса, который 13 августа телеграфировал Галифаксу: «Я был бы вам благодарен за срочное разъяснение, ставит ли правительство Его Величества развитие военных переговоров сверх ни к чему не обязывающих общих мест… Я глубоко сожалел бы, если бы таково было действительное решение правительства Его Величества, ибо все признаки ясно говорят о том, что советская военная миссия вполне серьёзно хочет делать дело».

Посол США в СССР Дэвис доложил в Вашингтон: «По непонятным причинам европейские демократии не хотят укрепить свои позиции, опираясь на мощь Москвы. Вместо этого Англия и Франция делают прямо противоположное, подыгрывая целям нацистов и фашистов». Очевидно, что причины первого крылись именно во втором.

14 августа советская делегация на совещании поставила принципиальный вопрос: «Предполагают ли генеральные штабы Великобритании и Франции, что советские сухопутные войска будут пропущены на польскую территорию для того, чтобы непосредственно соприкоснуться с противником, если он нападёт на Польшу?». «Декоративные» руководители английской и французской миссий ответить на этот вопрос не могли. 15 августа Дрэкс сообщил, что обе миссии отправили запросы по этому вопросу в Лондон и Париж.

Прошли 16, 17, 18, 19, 20 августа – никакого ответа из Лондона и Парижа не поступило. И тогда 21 августа Ворошилов на утреннем заседании заявил, что ввиду затяжки с ответом на этот первостепенный вопрос в переговорах необходимо устроить более длительный перерыв…

Тактика Англии и Франции на переговорах с СССР подводила (и не только Советское правительство, но и нейтральных наблюдателей – письмо Дэвиса подтверждает это) к выводу, что «европейские демократии» стремятся не столько дать отпор Гитлеру, сколько «подыграть» его агрессивным устремлениям на Восток. А это делало реальным создание единого фронта капиталистических государств против СССР. Было категорически необходимо не допустить этого.

 

 

Запомнив эту дату – 21 августа, вернёмся на несколько месяцев назад и рассмотрим, как развивались в 1939 году отношения Германии и СССР. В начале года их «температура» была ниже нуля: в частности, немецкой стороной были прерваны германо-советские торговые переговоры; ставшие немецкими заводы «Шкода» «заморозили» советские заказы.

Начало «тройных переговоров» несколько обеспокоило власти Германии, и они решили продемонстрировать изменение своего отношения к Советскому Союзу. 20 мая посол Германии в СССР фон Шуленбург встретился с Молотовым, недавно назначенным наркомом иностранных дел вместо Литвинова, и, раздавая привлекательные для нашей страны авансы (в частности, возобновление торговых переговоров), попытался прозондировать ситуацию. Молотов принял его холодно и заявил, что история предшествующих переговоров «производит на Советское правительство впечатление несерьёзной игры со стороны Германии, имеющей, очевидно, какие-то политические цели».

28 июня Шуленбург вновь посетил Молотова и уже официально от имени правительства Германии заявил о стремлении к нормализации отношений. Советский нарком дал ни к чему не обязывающий вежливый ответ, что воспринимает это стремление «с удовлетворением» и считает необходимым «подчеркнуть, что внешняя политика СССР в соответствии с заявлениями его руководителей стремится поддерживать добрые отношения со всеми странами», и что «это относится также к Германии, разумеется, при условии взаимности».

29 июля статс-секретарь Вейцзекер телеграфировал Шуленбургу: «Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его в этом отношении (изменении отношений между Германией и СССР)… И если окажется, что Молотов отбросит свою прежнюю сдержанность, которую он до сих пор проявлял, то вы можете сделать дальнейший шаг вперёд».

Когда военные миссии Англии и Великобритании только собирались в Советский Союз на переговоры о военной конвенции, 3 августа, Германия официально сделала Советскому Союзу предложения о радикальной перестройке отношений между странами. Десять дней советские власти не отвечали, по всей видимости, выжидая выяснения вопроса, с чем приехали англичане и французы на военные переговоры.

14 августа (напомню: через день после того, как выяснилось, что английская делегация приехала на переговоры безо всяких полномочий) ответственный сотрудник германского МИДа Шнурре проинформировал Шуленбурга, что его посетил советский поверенный в делах в Берлине Астахов и сообщил о готовности Советского Союза к «дискуссии по отдельным группам вопросов». В тот же день Риббентроп дал Шуленбургу директиву: посетить советского наркома и заверить от имени правительства Германии в том, что «нет противоречия интересов между Германией и СССР», что «отсутствуют всякие причины для агрессивного отношения одной страны к другой», а также заявить от его имени, что «в целях скорейшего урегулирования германо-советских отношений он сам готов приехать в Москву, но при условии, что будет принят Сталиным».

Но Советское правительство решило дождаться окончательного исхода военных переговоров с Англией и Францией, - и 15 августа Шуленбург сообщил своему шефу, что Молотов «приветствовал германские намерения по улучшению отношений с Советским Союзом», но присовокупил, что визит министра иностранных дел Германии «требует надлежащей подготовки».

16 августа Риббентроп даёт послу новую телеграмму, в которой заявляет уже о готовности заключить с СССР пакт о ненападении и настойчиво добивается своего скорейшего визита в СССР – в любое время после 18 августа.

18 августа последовал ответ, в котором говорилось, что Советское правительство приветствует намерение Германии радикально улучшить отношения с СССР, но повторялось, что визит в Москву главы немецкого МИДа требует хорошей предварительной подготовки.

И только 21 августа (мы выше рекомендовали запомнить эту дату – дату фактического срыва военных переговоров молчанием Лондона и Парижа в ответ на принципиальный вопрос, заданный советской стороной, о пропуске советских войск через территорию Польши в случае агрессии) Советское правительство дало согласие на приезд Риббентропа в Москву 23 августа.

Немецкий министр в один день провёл целую серию официальных встреч, в том числе и две встречи со Сталиным, - и пакт о ненападении был подписан.

То, что это стало выдающейся победой советской дипломатии, признавали отнюдь не только друзья СССР. Черчилль так оценил это событие: «Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской политики и дипломатии… В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германской армии с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы».

А японский историк Х. Тэратани писал о договоре: «Сталин проявил себя государственным деятелем высшей квалификации… Не будь пакта о ненападении, судьба мира сложилась бы по-иному и отнюдь не в пользу СССР. Заключив договор с Германией, Советский Союз спутал карты всех своих противников. Технически это было выполнено просто ювелирно».

Пакт сорвал возможность создания единого фронта капиталистических государств против СССР. Пакт дал Советской стране так необходимое ей время для подготовки к большой войне (его всё равно не хватило, но без этих полутора лет подготовки трудно сказать, смогла бы Советская страна выстоять против гитлеровской агрессии). То, что вследствие пакта границу СССР удалось значительно отодвинуть на Запад, тоже имело неоценимое значение на первом этапе Великой Отечественной войны. Более того, подписание пакта послужило причиной падения правительства Хиранума в Японии, которое было настроено предельно антисоветски и, судя по некоторым данным, готовилось к переводу военного конфликта на реке Халхин-Гол в Монголии в полномасштабную войну против СССР. Правительство Абэ, пришедшее ему на смену, пошло на урегулирование конфликта. И, кто знает, возможно, именно тогда была предотвращена война Советского Союза на два фронта в будущем.

 

 

Вернёмся к популярному у «демократов» тезису, будто агрессия Германии против Польши была предопределена заключением германо-советского пакта. Это явный абсурд. Как было показано выше, до августа советско-германские отношения развивались в таком русле, которое не предвещало их радикального изменения. Напомню, что уже в конце июля 1939 года Вейцзекер констатировал, что Молотов проявляет «сдержанность». Потом больше половины августа Советское правительство оттягивало решение – и дало положительный ответ только 21 августа. Совершенно очевидно, что если бы немецкие политическое руководство и военное командование только тогда приняли решение о нападении на Польшу, то за десять дней осуществить подготовку к нему они никак не могли.

Собственно говоря, тут вообще дискутировать не о чем, ибо есть такой документ ОКВ (верховного командования Вермахта) «Директива о единой подготовке вооружённых сил к войне» и приложение к нему – план «Вейс», план войны против Польши. Датирован он 3 апреля 1939 года, когда ни о каком пакте с СССР и мысли не было. План подписан Кейтелем, но к нему есть добавление Гитлера, определяющее ориентировочную дату начала войны – 1 сентября 1939 года.

Можно предположить, что пакт о ненападении с СССР был нужен Гитлеру в будущей войне на Западе, которая ожидалась куда более тяжёлой, нежели с Польшей. Начинать такую войну, не предотвратив вступление в неё Советского Союза, было бы безумием.

Если внешняя политика СССР 1939 года диктовалась интересами нашей страны, то действия руководства Англии и Франции, по сути, прямо противоречили интересам этих стран. Ведь подписание тройственного пакта и военной конвенции обеспечили бы их безопасность – не зря же в поддержку этих соглашений выступали не только относительно левые лейбористы, но и откровенно правые патриотически настроенные политики Черчилль, Ллойд-Джордж, Иден. Однако, как резонно заметил И.М. Майский, Чемберлен, Даладье и люди из этого круга были настолько ослеплены классовой ненавистью к СССР, что не видели очевидного.

Продолжением странной политики властей Англии и Франции стала странная война с Германией. В соответствии с пактом о взаимопомощи с Польшей правительства этих стран 3 сентября объявили о вступлении в войну. И тут все смогли оценить, чего стоят подобные пакты без чётко разработанной военной конвенции. Поскольку никаких конкретных мер военного характера они не предусматривали, то англичане и французы их и не принимали.

Польше было отказано в предоставлении ей авиации; стрелковое вооружение ей соглашались поставить только через 5-6 месяцев; обещания массированной бомбёжки союзниками Германии так и остались обещаниями… Но самое важное: сухопутные войска союзников на Западном фронте бездействовали. Правда, какой-то французский генерал уже 3 сентября сгоряча начал наступление, которое развивалось успешно, однако 12 сентября главком Гамелен приказал отвести войска с занятой территории.

Между тем, союзникам не стоило бы особого труда разгромить немцев и тем самым остановить войну. Вот каким было соотношение сил на Западном фронте: немецкие войска насчитывали 23 боеспособные дивизии три сотни стволов артиллерии, полторы тысячи самолётов и НИ ОДНОГО танка – войска союзников имели более ста дивизий, более двух тысяч танков, более шести тысяч орудий и более шести тысяч самолётов, не считая английских.

«Странное» ведение войны на Западном фронте в 1939 году однозначно свидетельствует всё о том же – о нежелании властей «европейских демократий» остановить агрессора, их цель была совершенно иной: направить агрессию против СССР.

Таким образом, есть все основания для вывода: главным виновником разжигания Второй мировой войны стал международный капитал и реакционные политики «европейских демократий». Без их попустительства и прямой помощи (особенно, экономической) нацистская Германия никогда не смогла бы набрать такую мощь, чтобы развязать масштабную войну. При минимуме желания власти «европейских демократий» могли бы пресечь агрессивные устремления Гитлера в зародыше – возможностей для того было предостаточно. А главной целью «европейских демократий» было уничтожить силами нацистской Германии Советский Союз.

 

 

 

 

Советско-Финляндскую «зимнюю войну» 1939-1940 годов демпропаганда вспоминает только как пример агрессивности Советской власти и как образец плохого ведения боевых действий (Красная Армия понесла значительно более тяжёлые потери, нежели противник).

Что касается причин возникновения этой войны, то они отнюдь не в агрессивности Советского Союза, а в том, что правительство Финляндии категорически отказалось отодвинуть границу, которая проходила очень близко к Ленинграду (взамен предлагалась не уступающая по территории часть Северной Карелии). С учётом неотвратимого приближения большой войны с Германией этот вопрос имел первостепенное оборонное значение. Дальнейший ход событий показал полную правильность такого решения нашего правительства: если бы не результаты Советско-Финляндской войны, Ленинград, весьма вероятно, мог бы и не выстоять.

Что же касается боевых действий, то они в самом деле выявили целый ряд недостатков в оснащении Красной Армии и организации боя. Это было официально признано, и тут же последовали меры по исправлению выявившихся недостатков. Но не стоит забывать, что при всех недостатках, Красная Армия сумела прорвать «Линию Маннергейма» - полосу укреплений, растянувшуюся на десятки километров в глубину на узком Карельском перешейке, которая создавалась в течение десятилетия при поддержке других европейских стран и считалась абсолютно непреодолимой.

 

 

 

Предметом самых бессовестных спекуляций антисоветчиков, прежде всего, доморощенных, стали потери Красной Армии в Великой Отечественной войне. Их тезис: воевать Красная Армия не умела, её командование немцев «трупами завалило»; а вот союзники показали пример умелого ведения войны и потому потеряли от открытия Второго фронта до капитуляции Германии менее полутора миллионов человек.

Понятно, что официальные данные о потерях (а, как проинформировали весной 2016 года представители Министерства обороны РФ, безвозвратные потери Красной Армии (погибшие в боях, умершие от ран, не вернувшиеся из плена и пропавшие без вести) порядка 9 миллионов человек (общие потери были несколько более 11 миллионов) «переоценщиков» никак не устраивают. И они, как и в случае с жертвами репрессий словно устраивают аукцион: кто больше назовёт соотношение потерь Красной Армии и Вермахта с союзниками. Договаривались до 27:1, но это уже за гранью здоровой психики, поэтому возьмём нередко встречающееся соотношение 10:1 (у меня есть ссылка на Юрия Роста, но эти данные называли и другие).

Минимальные данные немецких потерь, приводившееся более или менее серьёзными исследователями, - 3250 тысяч человек (Гельмут Арнтц, «Людские потери во Второй мировой войне», 1957 г.). Если принять соотношение «по Росту», то получится, что потери Красной Армии – 32 миллиона. Но ведь за всё время войны в Советском Союзе было призвано, с учётом тех, кто встретил войну в составе армии и флота, 34 миллиона человек. Если потери и впрямь составили 32 миллиона, то кто же тогда брал Берлин, не говоря о тех, кто прикрывал дальневосточные границы от японцев? А ведь данные Арнтца явно занижены. Если брать данные потерь на Восточном фронте в самый благополучный для Германии период, приводимые Гальдером в его дневниках, и «интерполировать» на всё время войны, то всё равно получится число потерь в полтора раза больше. А ведь потом немецкие потери выросли вдвое. Так, что «по Росту» в Красной Армии уже где-то к 1943 году не должно было остаться ни одного бойца.

Содержательный анализ проделал протоирей Александр Ильяшенко (Русская народная линия). При этом он использовал данные комплексного исследования архивных документов и других материалов, осуществлённого в 1988-1993 годы коллективом под руководством генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева. Что касается советских потерь, то они практически полностью были подтверждены уже в новом веке созданной по указанию президента РФ группой специалистов Росстата, Минобороны и ряда других ведомств.

Ильяшенко вполне резонно исходил из того, что общие данные потерь не дают представления о том, как развивалась война. И он разбивает их по разным этапам войны, причём использует как показатель не общие потери, а среднесуточные потери на каждом этапе.

И картина радикально преображается. Общее соотношение потерь (учитывая потери немцев и их союзников на Восточном фронте) 14:10 не в пользу Красной Армии. Но во многом его предопределили потери 1941 года. У советских войск среднесуточные потери в этот период составили 16300 человек, у противника – 3600. Но уже в 1942 году, когда поражений всё ещё было больше, чем побед, наши потери вдвое сократились – 8900 человек в сутки, хотя у немцев они по-прежнему оставались меньше. Это свидетельствует о том, что враг всё ещё был сильнее, но сумятица первых месяцев войны была преодолена, и даже оборонительные действия и отступления велись уже куда более организовано.

А в 1943 году в войне наступил перелом. Несмотря на то, что в этот период было завершение Сталинградской битвы, крупнейшая битва Второй мировой войны – Курская и очень трудное форсирование Днепра, среднесуточные потери Красной Армии снизились до 6400 человек. У немцев они уже стали заметно выше. Всего же, если за первые два года войны соотношение потерь было 32:10 в пользу немцев, то в 1943-1945 годы – уже 14:10 в пользу Красной Армии. А ведь немцы в этот период сражались не менее ожесточённо, чем раньше. Например, из Корсунь-Шевченковского котла немцы пытались прорваться в буквальном смысле до последнего человека. Думается, эти данные настолько красноречивы, что не нуждаются в комментариях.

Ну, а что касается «умения воевать» высадившихся в Нормандии англо-американских войск, то оно стало плодом самой грубой манипуляции с данными. Сравнивать 11 миллионов общих потерь Красной Армии с 1,3 миллионами потерь союзников совершенно недопустимо. Потому что СССР воевал 1418 дней, а союзники на Втором фронте - лишь 338 дней. Если же перевести общие данные потерь на среднесуточные, то получится уже совсем иное соотношение – 8 тысяч человек у СССР и 3800 у англо-американцев. Но если брать потери Красной Армии только за 1944-1945 годы, за то время, когда был Второй фронт, то соотношение будет уже таким: 5500 и 3800.

Но здесь есть ещё один фокус. Протяжённость Восточного фронта в 1944-1945 годы была в разное время от 3 до 2 тысяч километров, а Второго – только 640 километров. Поэтому прямое сопоставление потерь тоже не даёт правильного представления об умении воевать. А если пересчитать на среднесуточные потери на километр фронта (беря протяжённость советско-германского фронта в среднем – 2500 км), получим 2,2 человека - потери Красной Армии и 5,9 человек – у союзников.

По данным, приведенным протоиреем Александром Ильяшенко, если соотношение потерь СССР и Германии с её союзниками в 1943-1945 годы составляли 10:14 в пользу Красной Армии, то соотношение потерь англо-американских войск и Вермахта на Втором фронте составило 10:24 уже в пользу Германии. Так какая же армия в этот период была лучшей?

И ещё один очень важный штрих, окончательно завершающий картину соотношения потерь Советского Союза и стран-агрессоров. По данным, обнародованным Министерством обороны РФ в год 75-летия начала Великой Отечественной войны, безвозвратные потери Красной Армии в этой войне – около 9 миллионов человек, немецкой армии – 6,7 миллионов. Разница – 2,3 миллиона. Напомню, что в безвозвратные потери входят и погибшие в плену. Так вот, в немецком плену погибли более 2,5 миллиона красноармейцев, в советском плену – 580 тысяч солдат и офицеров Вермахта. Разница округлённо в 1 миллион 900 тысяч человек. Таким образом, потери Красной Армии и Вермахта в боях оказались в итоге почти одинаковыми.

Так что хуже немцев (и намного хуже) мы воевали только с безоружными. Но любой советский патриот таким «неумением» может только гордиться.

 

 

 

 

Нередко можно слышать обвинения, будто Сталина был виновником и «холодной войны» - мол, его негибкая политика и подозрительность в отношениях с союзниками по Второй мировой войне привели к её возникновению. Однако первым актом «холодной войны» против СССР фактически стала атомная бомбардировка американцами японских городов Хиросима и Нагасаки. Ведь к этому моменту Япония фактически была уже обречена, и главной целью этого чудовищного преступления было запугивание Советского Союза.

А всего через несколько месяцев – в ноябре 1945 года – Комитет начальников штабов США рассмотрел доклад №329 «Об отборе для атомной бомбардировки США наиболее выгодных целей в СССР». 18 августа 1948 года Совет национальной безопасности США принял директиву 20/1 «Цели США в отношении России» - своего рода «Mein Kampf» американского империализма. Она открыто провозгласила, что «конечная цель в отношении Советского Союза – война и свержение Советской власти». В 1949 году Пентагон во исполнение этой директивы разработал план «Дропшот», наметивший 100 советских городов для атомной бомбардировки, которая была запланирована на 1957 год. Велика заслуга советских учёных, конструкторов, инженеров, что они успели за считанные годы подготовить достойный ответ агрессору и сорвать его замыслы. Но велика заслуга и Сталина, который не поддался ядерному шантажу, а сумел мобилизовать силы и средства для обеспечения должного уровня безопасности державы.

 

 

 

Ещё одно обвинение правлению Сталина, активно используемое демпропагандой, - депортация народов в период Великой Отечественной войны.

Что касается переселения немцев в 1941 году, то это обычная превентивная мера. Как известно, после нападения Японии на Перл-Харбор власти США интернировали всех американцев японского происхождения, - а ведь театр военных действий был достаточно далёк от самой Америки. В Советском Союзе ситуация была совершенно иной: скажем, в Ленинграде и пригородах проживали около ста тысяч немцев и финнов. И вряд ли было разумно дожидаться, как они себя проявят в условиях приближения фронта. Источником потенциальной опасности были и поселения немцев в Поволжье.

Что же касается депортации тех народов, большое число представителей которых активно поддерживали в войне гитлеровскую Германию, то рассмотрим этот вопрос на примере чеченцев и ингушей. Во-первых, он достаточно показателен, во-вторых, именно его чаще всего использовали в антисоветской кампании конца 80-х годов.

В годы Великой Отечественной войны значительная часть населения Чечено-Ингушской АССР вела партизанские действия фактически на стороне Германии. Как ответная мера была проведена спецоперация по полному выселению чеченцев и ингушей в Среднюю Азию. В ходе её проведения, по информации, приведенной вполне «демократической» газетой «Время» со ссылкой на архивные источники, «было изъято огнестрельного оружия 20072 единиц» - причём, это были не только охотничьи ружья, но и тысячи боевых винтовок, сотни автоматов и пулемётов. В ходе выселения погибли 40 человек, включая убитых в перестрелке солдат.

Как же осуществлялось само переселение, которое Приставкин и компания подают как образец чудовищной жестокости? По сведениям из той же газеты, разрешалось взять с собой необходимые вещи, ценности, продукты на 30 дней (а последний эшелон прибыл к месту назначения через 25 дней после отправления). Кроме того, каждому на срок перевозки выделялось 10 кг мяса и 1 кг хлеба. В пути умерли 1272 человека, один убит при нападении на конвой, двое ранены при попытке к бегству, 50 человек погибли во внутренних конфликтах между чеченцами и ингушами. Газета ставит под сомнение только последние данные, допуская, что на жертвы внутренних конфликтов могли «списать» убитых охраной.

После прибытия эшелонов на каждую семью выдали 5 тысяч рублей и «одну голову крупного рогатого скота». Для расселения приготовили 75 тысяч помещений. Большинству выделили земельные участки. То есть, людей сюда привезли жить, а не вымирать. Кстати, по современным данным, за годы Советской власти численность чеченцев выросла в 2,2 раза. Так что все разговоры о «геноциде» являются лишь политической спекуляцией.

Конечно, с точки зрения гуманизма переселение всего народа за вину части его представителей – жестокая мера, которую нравственной назвать нельзя. Но трезво оценивая ситуацию, - была ли в тот момент иная возможность быстро и с минимальными жертвами погасить вооружённый конфликт? Чеченская война «демократической» России убедительно доказывает, что альтернативой были бы боевые действия, растянувшиеся на годы и приносящие несопоставимо более тяжкие страдания и жертвы.

Письмо чеченских беженцев, адресованное в ноябре 2002 года президенту Казахстана, в котором они просят предоставить им убежище в местах сталинской депортации их предков, думается, окончательно снимает вопрос о том, какой из методов решения конфликта – «тоталитарный» или «демократический – гуманнее.

И последнее. Депортация народов – мера, вполне соответствующая нормам того мира, который «демократы» именуют «цивилизованным». Скажем, уже в 90-е годы США и Великобритания подтвердили, что не отказываются от решения Потсдамской конференции, санкционировавшего поголовную депортацию судетских немцев из Чехословакии после Второй мировой войны.

 

 

 

«Новомышленцы» (среди которых немало бывших «убеждённых атеистов») ставят в вину большевикам преследование Церкви. Однако при этом упускают из виду или сознательно игнорируют исторические обстоятельства, определившие такое отношение. Николай Бердяев был религиозным философом и противником большевиков, тем не менее, признавал: «В притеснениях и гонениях христианства коммунистами нельзя винить лишь последних. Грехи исторических церквей очень велики, и эти грехи влекли за собой справедливую кару».

Выше уже говорилось об отходе руководства Церкви от духа учения Христа и фактически обслуживание им мирской власти. В Российской империи последнее приняло крайние формы. После того, как Пётр Первый упразднил патриаршество (оно было восстановлено только при Советской власти!) и прямо подчинил Православную Церковь императору, она превратилась в идеологический аппарат системы самодержавия. Думается, можно назвать немало священников, которые и в этих условиях исполняли свой действительно христианский долг, однако Церковь как структура приняла возложенную на неё функцию быть моральной опорой эксплуататорского строя. Как резко, но по сути точно отметил Ленин, в таком виде религия сделалась родом «духовной сивухи», в которой эксплуатируемые «топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь».

Несмотря на это, как говорил православный (воцерковленный) писатель Михаил Антонов, сразу после Октябрьской революции Советская власть пыталась быть лояльной к Церкви и даже финансировала работу Собора. Революция сделала возможным восстановление в России патриаршества. Но руководство Церкви взяло курс на поддержку контрреволюции. Он выразился не только в моральном противодействии большевикам и поддержке Белого движения, но и в прямой антисоветской деятельности вплоть до непосредственного участия священников в заговорах.

Патриарх Тихон в воззвании от 1 июля 1923 года «К архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви России» принёс покаяние за соучастие в разжигании гражданской войны: «Сознавая свою провинность перед Советской властью, выразившуюся в ряде наших пассивных и активных антисоветских действий,.. мы по долгу христианина и архипастыря в сём каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. По существу в этом виноваты не только мы, но и та среда, которая нас воспитала, и те злоумышленные люди, которые толкали нас на эти действия… Будучи бессильны побороть Советскую власть открыто и прямо, они хотели добиться её уничтожения окольными путями, прибегая к Церкви и её пастырям».

В январе 1924 года – только через шесть с лишним лет после Октябрьской революции – Тихон издал указ «О стране Российской и властях ея»: о молитвенном поминании Советской власти в богослужениях. Напомним, что для того, чтобы руководство РПЦ признало «от Бога» власть Временного правительства ему потребовалось менее недели.

В сущности, это можно счесть политической мимикрией ради выживания Церкви. Но вот «предсмертное завещание» патриарха Тихона звучит уже совсем иначе.

Отнюдь не питающая симпатий к Советской власти и большевикам Н.А. Кривова в изданной в 1997 году книге «Власть и Церковь в 1922-1925 гг» пишет об этом так. В начале 1925 года Тихон тяжело заболел (проблемы с сердцем), его поместили в частную клинику Бакуниных на Остоженке. И 7 апреля в 23. 45 Тихон в присутствии постоянно лечивших его врачей Е.Н. Бакуниной и Н.С. Щелкана и послушника Пашкевича умер от приступа грудной жабы. «Последним актом патриарха Тихона стало воззвание, известное как «предсмертное завещание», оставленное им в день смерти ближайшему помощнику митрополиту Крутицкому Петру».

И что же завещал патриарх в тот момент, когда готовился предстать перед Богом? Тихон призывает «всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в её трудах для общенародного блага».

Это была не просто декларация – это было начало движения к сотрудничеству с Советской властью. Такой курс продолжили митрополиты (будущие патриархи) Сергий и Алексий Первый. Тем не менее, инерция образа врага ещё долго предопределяла отношение Советской власти к Церкви.

Всё это было, спорить не приходится: изымали ценности, закрывали, а порой и уничтожали храмы, закрывали монастыри… Замечу только, что это вполне соответствовало традиции российской власти. Как известно, Пётр Первый даже колокола с церквей снимал, когда возникла острая государственная необходимость (большевики, кстати, на изъятые ценности покупали хлеб для умирающих от голода людей), мобилизовывал монахов на оборонные работы. Екатерина Вторая закрыла большую часть существовавших монастырей и использовала их здания для казарм, больниц, тюрем. «По высочайшему повелению» не раз сносились храмы – к примеру, только на территории Кремля в царские времена были снесены церковь Иоанна Предтечи, Сретенский собор, церковь Богоявления…

Отношения Церкви и Советской власти кардинально изменились в ходе Великой Отечественной войны. Православная Церковь в целом заняла патриотическую позицию. Она активно участвовала в сборе средств для обороны, оказывала безоговорочную моральную поддержку руководству страны, на оккупированных территориях многие священники участвовали в Сопротивлении – в подполье, в партизанских отрядах. И это было оценено Сталиным. Дело не столько в наградах, которыми были отмечены представители Православной Церкви (а, например, будущий патриарх, тогда Ленинградский митрополит Алексий, оставшийся в блокаде и активно помогавший защите города, был удостоен медали «За оборону Ленинграда» и ордена Красного Знамени), сколько в изменении отношения к ней.

Замечу, кстати, что объективные данные, которые можно проверить, свидетельствуют о том, что рассказы «православных сталинистов», будто Сталин обратился за помощью к Церкви в самое трудное для страны время, - миф. Реальный шаг к сотрудничеству власти с РПЦ Иосиф Виссарионович сделал осенью 1943 года, уже после того, как победа в Курской битве, знаменовала коренной поворот в ходе войны. В начале сентября Сталин пригласил к себе церковных иерархов. По имеющейся информации, речь на этом совещании шла не о том, что может сделать Церковь для власти, а что власть может сделать для Церкви.

Уже в 90-е годы редактор альманаха «Православие или смерть!» Андрей Рюмин утверждал, что после войны Сталин «свою руководящую деятельность направлял на восстановление Православной Церкви, как бы ни хотелось отрицать это современным либералам». Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн писал, что в послевоенный период правления Сталина количество православных общин возросло с нескольких сот до 22-х тысяч, были открыты тысячи храмов.

А эти шаги в свою очередь изменили отношение православных к Сталину. Лояльность сменилась почитанием. «Богоданным вождём» называли Сталина не только патриархи Сергий и Алексий Первый, но даже те, кто пострадал от Советской власти – архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, отец Димитрий Дудко.

В том, что Алексий Первый, узнав о болезни Сталина, послал в епархии телеграмму, в которой благословил «во всех храмах совершать молебствования о здравии Иосифа Виссарионовича», при желании можно усмотреть только исполнение официального долга. Но слёзы патриарха над гробом вождя, думается, были искренними, а не «официальными».

Алексий Первый в 1947 году заявил, что руководство страны ведёт нашу Родину «по издревле священному пути». А Михаил Антонов, оценивая из 90-х годов сталинский послевоенный период, говорил, что это был лучший период для Православной Церкви. С одной стороны, она сделала большой шаг вперёд по сравнению с Церковью романовской России, став народной Церковью. С другой стороны, в существующих условиях она в значительной мере очистилась от прихожан-фарисеев, поскольку покровительство Церкви в мирских делах помочь не могло. К Церкви обращались искренне верующие люди.

К сожалению, в послесталинский период вновь в отношении руководства страны к Церкви стал преобладать воинствующий (в вульгарном понимании) атеизм.

 

 

 

В годы правления Сталина в жизни страны было немало негативных моментов. Некоторые были неизбежны в чрезвычайно сложной обстановке в стране и в мире, другие – следствием ошибок и перегибов как руководства страны, так и на местах. Конечно, было бы куда лучше, если бы удалось их избежать. Однако эти негативные моменты не должны заслонять главного. «С задачами какого рода столкнулся Сталин? – говорил на прошедшем в 1994 году симпозиуме чикагский философ Билл Мартин. – Этот вопрос никогда не задавали себе либералы… Сталин и другие лидеры решали задачу преобразования типа жизни, приводившей к огромным страданиям, в тип жизни, ведущей к постоянному улучшению для основной массы населения».

Оценивая в целом достижения и потери на пути строительства нового общества, надо согласиться с академиком Вернадским, который уже после репрессий 30-х годов написал в своём дневнике: «Сейчас исторически ясно, что, несмотря на многие грехи и ненужные – их разлагающие – жестокости, в среднем они [большевики] вывели Россию на новый путь».

Этот путь вывел Советский Союз в космос. И это было не просто научно-техническое достижение, пусть даже выдающееся – это был прорыв на качественно новый уровень развития человечества, это было начало «космической эры в жизни человечества», которую предсказывал Константин Эдуардович Циолковский.

В космическом соревновании безусловным фаворитом считалась Америка. Ведь если советской экономике война нанесла гигантский ущерб, то американской, напротив, обеспечила заметный подъём. За 30-40-е годы резко вырос научный потенциал США за счёт иммиграции учёных из Европы и Азии, бежавших от фашизма и войны. Наконец, Соединённые Штаты получили как военный трофей пять сотен немецких ракетных специалистов во главе с Вернером фон Брауном, документацию и оборудование завода в Нордхаузене, где изготовлялись ракеты, и генерала Дорнбергера, руководившим производством ФАУ-2.

Американцы не скрывали своего намерения первыми выйти в космос. Напротив, они заявили о своих планах запуска спутника ещё в 1948 году и дали своей космической программе красноречивое название «Авангард». И всё последующее десятилетие американские пропагандисты, да и специалисты безудержно хвалились своим лидерством в этой сфере. Очередное заявление о безоговорочном превосходстве американской ракетной техники прозвучало со страниц «Вашингтон пост» 1 октября 1957 года. А спустя всего три дня, после запуска Советским Союзом первого в мире космического спутника, американские СМИ были вынуждены с горькой иронией констатировать: «90% разговоров об искусственных спутниках Земли приходилось на долю США, 100% дела пришлось на долю России».

Космическое первенство Советский Союз прочно удерживал до того, как был уничтожен «реформаторами». Напомню основные моменты: первый космический аппарат с живым существом на борту был советский; первый корабль к другой планете – советский; первый корабль с человеком на борту – советский; первый многоместный корабль – советский; первый выход в открытый космос совершил советский космонавт; первая орбитальная станция тоже была советской… Американцы добились первенства только в полёте человека на Луну. Но никакого продолжения освоение Луны не получило. А советские проекты последовательно развивали освоение околоземного космического пространства.

Причём, Советский Союз в космических проектах опережал американцев не только по срокам, но, как правило, и по качеству. Лучшей станции, чем советский «Мир», создать так и не удалось и что-то не слышно, что таковая есть где-то на подходе. Ну, а космический корабль многоразового пользования «Буран» и сегодня остаётся недостижимым образцом технического совершенства. Достаточно сказать, что, завершая первый полёт он сделал небывалое: совершил посадку, управляемый бортовым компьютером, причём, практически точно на середину посадочной полосы.

Если много веков спустя исследователи доберутся до пласта нынешней цивилизации и обнаружат в нём «Буран», то, вероятно, сочтут его доказательством посещения Земли инопланетянами с более высоким уровнем развития. Основания для этого: во-первых, по техническому уровню он намного превосходит уровень техники того времени, а во-вторых, дикари, став обладателями такого технического чуда, так и не смогли им воспользоваться и устроили из него аттракцион на потеху публике (макет «Бурана» был выставлен в столичном парке).

Собственно, путь в космос у Советского Союза был таким же, как и к достижениям в других сферах. Начинал он в условиях, когда «здравомыслящим» зарубежным специалистам успех казался совершенно немыслимым (не только американцы, но и западноевропейские специалисты были убеждены, что победа СССР в космическом соревновании абсолютно невозможна»). Поначалу продвижение вперёд давалось с большим трудом, а потом наша держава являла миру очередное «Русское чудо», поднимаясь на высоту, поражающую весь мир.

Вот, как нам давался нам прогресс в космической отрасли. От запуска первого спутника до первых полётов в космос человека у нас более половины всех запусков – 51,7% – оказывались неудачными. У американцев этот показатель в те же годы был 43,2%. В следующее десятилетие процент неудачных запусков снизился более чем в три с половиной раза – до 14,5%, хотя у американцев этот показатель всё ещё оставался более благополучным – 8,4%. А потом мы уже стали лучшими: в 1972-1981 годы соотношение неудачных запусков уже выглядело так: 3,6% у нас – 5,2% у них; в 1982-1991 годы – соответственно, 3,3% и 4,0%. Кстати, даже показатель 3,6% и поныне остаётся недостижимым для американцев – в новом веке он у них был только 3,8%. Замечу, что в путинской России (2002-2013 г.г.) процент неудач вырос по сравнению с последним советским десятилетием почти вдвое – до 6,1%.

Здесь сложилось всё. И забота государства о развитии науки. И создание условий, способствующих раскрытию творческих способностей людей. Напомним, что один из ближайших помощников С.П. Королёва, ставший после смерти Сергея Павловича Главным конструктором, В.П. Мишин начинал с фабзавуча; конструктор В.А. Жаворонков – с ремесленного училища, конструктор В.П. Уткин, ставший потом президентом Академии космонавтики – с сельской семилетки, председателю Государственной комиссии по космическим пилотируемым полётам К.А. Керимову старт в науку дал детский радиокружок; путь в космос Юрия Гагарина проходил через ПТУ, техникум, аэроклуб…

Ну и, конечно, далеко не последнюю роль сыграло одухотворённое отношение к труду, которое в полной мере реализовалось в прокладывании дороги в космос. «Разве за деньги люди могут работать с той истовостью и энтузиазмом, с какими работают в нашем космическом центре», - говорил космонавт-2 Герман Титов. «О благах материальных, о вознаграждении, мне кажется, никто особенно не думал», - был согласен с ним Василий Павлович Мишин. Он считал главной «движущей силой» космической программы патриотизм. Герман Степанович добавил, что ещё и просто очень интересно было прорываться в неведомое.

Вот пример конкретного воплощения этой «истовости». Автор одной из статей о космонавтике писал, что зарубежные специалисты были поражены едва ли не больше, чем достижениями советских учёных, тем, в каких спартанских условиях они жили на первых испытаниях в Капустином Яру и позже в Тюратаме (который тогда ещё только становился космодромом Байконур): в вагонах поездов, безо всяких удобств. И не стоит заводить ту же «песню»: мол, это показывает, как мало ценила власть человека – идея спецпоездов принадлежала самому Королёву и была поддержана его сотрудниками для которых дело было много важнее утеплённого ватерклозета.

Одухотворённое отношение к труду было присуще не только конструкторам и космонавтам – рядовым инженерам и рабочим тоже. Вероятно, на первых порах они могли и не знать, что работают на выход в космос; но наверняка понимали, что выполняют особую задачу, решение которой ещё больше укрепит могущество и величие державы. Такое отношение к делу позволило, например, создать космодром Байконур в фантастически короткий срок: в начале 1955 года было начато – буквально на пустом месте – строительство «полигона №5» в Тюратаме, а всего через 844 дня стартовый комплекс со всем его сложнейшим оснащением был сдан в эксплуатацию.

Таким образом, академик В.П. Мишин был абсолютно прав: то, что мы первыми вышли в космос, стало «закономерным результатом всего предшествующего развития».

Но как быть с обвинениями в адрес советского прошлого, на которые так щедра демпропаганда? Очевидно, что подавляющее большинство её выпадов никоим образом не является результатом осмысления нашей истории. Очеренение советского социализма – это в какой-то мере месть пигмеев, в глубине души отдающих себе отчёт в своей несостоятельности, гигантам (речь не только об организаторах, но и об исполнителях грандиозных планов), которые четыре десятилетия поражали всё человечество тем, что добивались свершений, казавшихся «цивилизованному миру» абсолютно невозможными. В какой-то мере это и хорошо оплачиваемое пропагандистское обслуживание новых «хозяев жизни», стремящихся реабилитировать свой паразитический образ существования, доказывая, будто именно он является «общечеловеческой» нормой, а советские принципы бытия были отклонением от неё. В какой-то мере это и предпоследний аргумент в защиту нынешнего режима («последний довод королей», как известно, пушки). Скажем, самый завзятый «демократ» вряд ли сможет сказать что-либо хорошее о нравственном климате постсоветской России. Но всегда можно обвинить большевиков: они-де семь десятилетий разрушали духовность общества, что и привело к нравственной катастрофе, которая лишь по чисто случайному совпадению пришлась как раз на годы «торжества демократии».

Но в этих горах подтасовок, измышлений и откровенной лжи есть и зерно истины: в истории советского социализма были и трагические моменты – в том числе и такие, которых, по меткому замечанию профессора Парсонса, не только нужно, но и можно было избежать. Глубокое исследование таких моментов превышает возможности автора и потому не входит в его намерения. Не имея доступа к архивам такую задачу ставить нельзя, поэтому ограничимся рассмотрением лишь некоторых вопросов (из числа наиболее активно используемых демпропагандой), для ответов на которые достаточно общеизвестных данных и здравого смысла.

Наиболее активно демпропаганда использует тему репрессий. При этом она подаётся в чудовищно извращённой интерпретации. Антикоммунисты – как отечественные, так и зарубежные – пытаются выдать репрессии за проявление «человеконенавистнической сущности коммунизма». Однако это просто беспардонная ложь.

К репрессиям в разные периоды истории многократно прибегали правители практически всех тех стран, которые «демократы» именуют «цивилизованными».

Не будем слишком углубляться в прошлое и вспоминать, например, английский закон 1769 года, предусматривавший для протестующих рабочих единственное наказание – смертную казнь. Но и уже в XIX веке англичане, к примеру, при подавлении восстаний в колониях, чтобы запугать население и отбить у него мысль о сопротивлении, расправлялись с повстанцами и им сочувствующими с чудовищной жестокостью. При подавлении Парижской Коммуны без суда было расстреляно около 30 тысяч человек – за несколько дней, в одном Париже! В ХХ веке масштабные репрессии против «красных» осуществлялись в Финляндии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции… Я уже не говорю о территориях России, «освобождённых» белыми. Перечень подобных примеров легко можно продолжить.

Да и нацизм, которому ныне «демократы» всех стран пытаются уподобить коммунизм, повторю, был призван к власти «цивилизованными» магнатами капитала именно для борьбы с «коммунистической угрозой».

Так что попытки выдать репрессии за проявление «человеконенавистнической сущности коммунизма» - это проявление самой грубой тенденциозности в оценках. Яркий пример, раскрывающий такую тенденциозность со всей очевидностью, дают деятели бывших советских республик Прибалтики, много раз заявлявшие о «геноциде», который якобы осуществляла Советская власть. Но вот «бывший ненавистник Советской власти» (он сам так себя представил) Янис Круминьш в статье, опубликованной несколько лет назад в «Советской России», привёл такие данные: за все годы сталинского правления из этих республик в Сибирь было выселено около 50 тысяч человек, подавляющее большинство которых остались живыми; а в годы гитлеровской оккупации Прибалтики там было убито более миллиона человек (не считая военных действий) – как советских пленных, так и местного населения, включая детей. Но при этом с точки зрения нынешних властей этих стран, гитлеровские прислужники, которые в значительной степени и осуществляли карательные акции, - герои, а коммунисты, боровшиеся с ними, - преступники!

Второе явное извращение правды истории – масштабы репрессий. Тема репрессий используется «демократами» для самых бесстыдных спекуляций. Словно объявлен людоедский конкурс: кто «убьёт» больше. «Большевики уничтожили» 20 миллионов людей, 40, 60, 100 миллионов…

Попробуем разобраться в этом вопросе с позиции всё того же здравого смысла. Если не принимать во внимание детей, умерших до 10 лет (а даже самые отъявленные «обличители» не договариваются до того, что репрессии были в детских яслях, садах и начальной школе) и не учитывать жертв гитлеровской агрессии, то 100 миллионов – это едва ли не больше, нежели вообще число всех умерших в годы правления Сталина (в РСФСР общее число умерших за 1924-1952 годы было порядка 60 миллионов). А если принять утверждение, что репрессированы были в основном мужчины в возрасте 18-55 лет, то и число 60 миллионов заставляет вспомнить язвительный комментарий американского демографа Максудова: «Все взрослые мужчины к началу войны погибли или сидели за решёткой. Все и немного больше».

Ещё один момент. Исходя из данных переписи 1926 года, мужчин детородного возраста в стране было около 30 миллионов. Если бы по этой категории людей и впрямь был нанесён удар такой силы, как утверждают «демократы» (речь, понятно, уже не о 60-и, а о 20-и миллионах), это неизбежно вызвало бы сокращение общей численности населения. Убедительное подтверждение тому – Великая Отечественная война. Между тем, от 1926-го года к 1939-у население СССР выросло со 147 миллионов до 170,6 миллионов.

Интересное сопоставление провёл автора «Советской России» В. Годун. С 1913 по 1939 годы на территории Советского Союза численность население выросла на 22%, а на территориях, которые вошли в его состав только в 1939-1940 годы (Западная Украина, Западная Белоруссия, республики Прибалтики, Бесарабия), и где НКВД свирепствовать никак не мог, рост населения составил только 9%.

Ссылки на то, что демографические данные сталинских времён якобы лживы, в расчёт принимать не приходится: ведь если бы в них были допущены существенные искажения, то потом обнаружилось бы гигантское несоответствие. Но его не возникло ни при переходе к хрущёвской «борьбе с культом личности», ни при переходе к горбачёвской «перестройке».

Таким образом, есть все основания утверждать, что официальные сведения, опубликованные уже в 90-е годы, ни в коей мере не являются заниженными: всего за сталинский период было осуждено по 58-й статье 3778234 граждан, из них к смертной казни приговорены 786096 человек. Среди них были и уголовники, совершившие особо тяжкие преступления, которые попадали под 58-ю статью, и гитлеровские прислужники. Отметим, что реабилитированы были 884470 репрессированных.

Но всё равно число невинных жертв было велико. Слишком велико, чтобы «списать» их на счёт естественных издержек при строительстве нового общества в условиях ожесточённого сопротивления. Что же обусловило эти, мягко говоря, перегибы.

Тут были и объективные причины. Строительство социализма в СССР действительно велось в условиях самого ожесточённого противодействия как сил контрреволюции внутри СССР, так и крайне враждебного капиталистического мира. Ведущие державы Запада, даже признав Советскую власть, не оставляли намерения её свергнуть. Их спецслужбы вели активную подрывную деятельность в СССР. Смертельную угрозу представляла нацистская Германия, руководители которой открыто ставили своей целью «уничтожение марксизма». Естественно, немецкая разведка прилагала немалые усилия для формирования в СССР «пятой колонны». И то, что наша страна оказалась единственной, где её создать не удалось, убедительно свидетельствует, что НКВД занимался не только репрессиями невиновных.

Джозеф Дэвис, который в 30-е годы был послом США в СССР, в годы Второй мировой войны признал: «Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединенных Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Генлейна. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль) ... Однако ничего подобного в России мы не видим. “Где же русские пособники Гитлера?” — спрашивают меня часто. “Их расстреляли”, — отвечаю я. Только сейчас начинаешь сознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чисток».

С другой стороны, курсу Сталина на построение социалистического общества, активно противодействовала внутрипартийная оппозиция – прежде всего, троцкисты.

Надо иметь в виду, что между Сталиным и Троцким была борьба не просто за лидерство в партии – это была борьба за выбор направления развития страны. Сталин, развивая идею Ленина(«Из России нэповской будет Россия социалистическая»), отстаивал необходимость вести строительство социализма в СССР, не дожидаясь победы революции в развитых капиталистических государствах. А Троцкий, уже в 1922 году, когда стало очевидно, что на мировую революцию в ближайшей перспективе надеяться не приходится, упорно убеждал, что «подлинный подъём социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы». Позже Троцкий объявил идею построения социализма в одной стране «теоретическим оправданием национальной ограниченности». И трудно не согласиться со Сталиным, что подобная позиция лишала партию, рабочий класс и всю страну ориентиров развития: «Мы не можем двигаться вперёд, не зная, куда надо двигаться».

В средине 20-х годов троцкистская оппозиция выбросила флаг борьбы за демократизацию партии, за отмену резолюции Х съезда, запрещающей фракционную деятельность. Но, во-первых, подобная «демократизация» в условиях того времени, когда снова и снова решался вопрос: быть или не быть Советской стране, объективно играла бы на руку врагам(«Самый страшный враг для Советской власти теперь есть тот, который подползает к ней незаметно, охватывает её своими щупальцами со всех сторон и ликвидирует её раньше, чем она замечает, что ликвидирована. Именно эту роль, неизбежную и нужную в подготовительный период, из которого мы ещё не вышли, играет советская оппозиция», - писала эмигрантская газета «Последние новости»).

А с другой стороны, «борец за демократию» Троцкий в пору руководства ЦК профсоюзов транспортных рабочих сам был склонен к проявлению диктаторских замашек. Он заявил, что «противопоставление военных методов(приказ, кара) профессионалистским методам(разъяснение, пропаганда, самодеятельность)» - это «проявление каутскиански-меньшевистски-эсеровских предрассудков».

Так что, судя по всему, троцкисты возлюбили демократию главным образом потому, что терпели поражение за поражением в идеологической борьбе со Сталиным.

Подчеркну: поначалу с ними велась именно идеологическая борьба. На XIII съезде партии Сталин вполне миролюбиво предложил: «Если не будете настаивать, товарищи из оппозиции, на этом мелкобуржуазном уклоне, на этих небольших ошибках, - всё будет исправлено и работа партии пойдёт вперед». Однако «товарищи из оппозиции» настаивали, и осенью того же 1924 года Сталин уже поставил задачу: «Похоронить троцкизм как идейное течение». Но при этом он подчеркнул: «Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба».

Ведя полемику с оппозицией, Сталин нередко был резок до грубости: «разорялся», «комические вопли», «не с ума ли они сошли?» и т. п. Однако он по-прежнему высказывался против крутых мер: «Я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей».

Нужно учесть, что идейная борьба велась не келейно, в ней участвовала практически вся партия. В 1923 году прошла общепартийная дискуссия, и оппозиция потерпела в ней поражение. В 1927 году она вновь настаивала на дискуссии. Сталин выступил против. Тем не менее, перед XV съездом дискуссия всё же прошла во всех партийных организациях страны. Поражение оппозиции было сокрушительным: её поддержало лишь 10 тысяч членов партии.

Ещё до этой дискуссии всё громче раздавались голоса коммунистов с требованием исключить троцкистов из партии. Сталин не поддержал этих товарищей. В речи на объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 9 августа 1927 года он припомнил гоголевского Осипа, который говорил: «Верёвочка? – давайте сюда и верёвочку. И верёвочка сгодится», - и резюмировал: «Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы мы могли пренебречь верёвочкой». Позже, на XV съезде партии, Петровский язвительно заметил Сталину, что «верёвочка» оказалась гнилой.

В постсоветское время в печати не раз приводились факты, свидетельствующие, что партийная оппозиция не ограничивалась дискуссиями, а готовила переворот. «Перестройка» и продолжившие её «радикальные реформы» убедили даже многих демократов (без кавычек), которые прежде в принципе осуждали репрессивные методы, что в жёсткой линии был свой резон: ведь если бы «архитекторов» и «прорабов» развала социалистической системы вовремя бы заняли общественно-полезным трудом под надёжной охраной, выигрыш для державы и для всего мира был бы колоссальным, и России удалось бы избежать не мифических 20 миллионов жертв «сталинского геноцида», а вполне реальных, подтверждённых даже официальной статистикой, примерно 15 миллионов жертв «демократического геноцида». А как ещё, как не геноцидом, можно назвать создание народу России таких условий существования, при которых с 1992 по 2010 годы смертность в стране превышала рождаемость более чем на 700 тысяч человек в среднем в год. То есть, почти два десятилетия Россия каждый год теряла такое количество людей, которые были расстреляны при Сталине за 30 лет!

Способствовал распространению репрессий и субъективный фактор – английский исследователь Р. Такер назвал его «милитаризацией сознания». Это было своего рода остаточное явление гражданской войны, которая оказала очень сильное воздействие на психологию людей, выработав склонность к радикальным решениям. Литератор Вадим Кожинов, который в советское время был настроен по отношению к нашей системе критически, в интервью 1996 года утверждал: подавляющее большинство людей 30-х годов отнюдь не были запуганы террором, они «верили в его правоту». Даже некоторые из тех, кого и «демократы» считают гуманистами, поддерживали подобные методы. Известно, например, что Чуковский предлагал Сталину создать специальные лагеря для малолетних.

Что касается вспышки репрессий в послевоенные годы (и прежде всего «Ленинградское дело»), то, вероятно, они были прямо инспирированы Берией, расчищавшим себе путь к единовластию после смерти Сталина.

Замечу, что «кровожадность» Сталина не была в числе субъективных факторов, способствовавших возникновению и расширению волны репрессий. Судя по всему, высшим приоритетом вождя были интересы державы, и ради них он считал допустимым пожертвовать интересами отдельного человека – даже близкого (вспомним судьбу его сына Якова). Но говорить о его склонности к жестокости вряд ли можно. Есть немало примеров, подтверждающих, что когда судьба человека зависела лично от Сталина, он зачастую был склонен, как раз, к мягким решениям. Например, Сталин остановил дело против упоминавшегося выше сына Александра Третьего профессора Миротворцева, Сталин распорядился оставить в покое академика Губкина. Сталин, прислушавшись к заступникам, дал указание выпустить из-под ареста Ландау, хотя участие молодого физика в деятельности подрывной группы было абсолютно доказано; высказанная генералом Головановым в разговоре со Сталиным уверенность в невиновности Туполева привела к освобождению авиаконструктора…

Но объективно оценивая причины, вызвавшие волну репрессий, надо отдавать себе отчёт и в их последствиях, чтобы не уподобляться тем, кто готов представить эти репрессии чуть ли не полезным делом. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение необходимость борьбы с троцкистами и другими скрытыми врагами социалистического строительства. Но методы, которыми они осуществлялись, привели к очень большому числу жертв среди невиновных, в том числе и настоящих коммунистов. Не в этом ли коренятся причины того, что после смерти Сталина на роль лидера партии оказалось только два реальных претендента, о которых вполне можно сказать «оба хуже» - Берия и Хрущёв.

Можно ли было избежать такого числа невинных жертв репрессий? Я, конечно, понимаю, что размышлять с расстояния десятилетий, комфортно устроившись на диване, куда легче, нежели принимать в крайне сложной обстановке 30-х годов решения, от которых зависит судьба страны. Но всё же, выскажу своё мнение.

Бесспорно, революция должна защищать себя, в том числе и репрессивными мерами (уроки «перестройки» сомнений в этом не оставляют). Однако, на мой взгляд, если бы эта защита велась строго в рамках правового поля, то число невинных жертв было бы значительно меньше. Зло ведь не в самой 58-й статье, а в методах определения виновности по ней. Закон от 1.12.1934 года о рассмотрении дел о террористических актах против работников Советской власти (14 сентября 1937 года он был дополнен Законом о порядке рассмотрения дел о контрреволюционном вредительстве и диверсиях) фактически вывел борьбу с врагами Советской власти с правового поля. Он предусматривал окончание следствия в течение 10 дней, что делало его чрезвычайно поверхностным; и главное – слушание дела без участия сторон, что, по сути, лишало обвиняемого права на защиту. Немалое число дел вообще рассматривал внесудебный орган, созданный в ноябре 1934 года, – Особое совещание при НКВД. В сущности, механизм поиска истины был подменён механизмом вынесения приговора.

В 1938 году постановление ЦК ВКП(б) признало, что «при упрощённом ведении следствия и суда» неизбежным было появление «крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры». С этой оценкой нельзя не согласиться. Вопрос в том, была ли непростая обстановка 30-х годов настолько угрожающей, чтобы прибегать к такой чрезвычайно мере как «упрощённое ведение следствие и суда» или это одно из проявлений психологических последствий гражданской войны?

 

 

Немало нападок вызывает коллективизация, осуществлённая при Сталине в конце 20-х – начале 30-х годов: она-де была насилием над крестьянским менталитетом, вызвала всеобщее неприятие и сопротивление, и её удалось провести только путём широкомасштабных репрессий, искоренивших на селе «рачительных хозяев»; а это в свою очередь подорвало сельское хозяйство – и далее следует расхожий тезис о том, что царская Россия продавала зерно, а Советский Союз его закупал.

Но вот, что показала перепись 1916 года. В благословляемые царские времена 21 миллионов крестьянских хозяйств в совокупности имели 7,8 миллионов сох и косуль, 2,2 миллионов деревянных плугов, 4,2 миллиона железных плугов, 18 миллионов деревянных борон. 30% дворов были безлошадными. Октябрьская революция дала крестьянину землю, но технику быстро дать не могла. Введение НЭПа стимулировало работу сельского хозяйства, однако ситуацию с его оснащённостью не изменила. В 1928 году посев зерновых на 2/3 производился вручную, около половины зерновых убирались серпами и косами.

Более того, в условиях индивидуального землепользования происходило дробление хозяйств. В 1925 году их было уже 24 миллиона, в 1926 – 24,5 миллионов, в 1927 – 25 миллионов, в 1928 – 28,5 миллионов. Это вело к измельчению владений и падению производительности труда. Сбор пшеницы с десятины составлял в 1925/26 г.г. – 66,9 пудов, в 1926/27 – 37,9 пудов, в 1927/28 – 29,8 пудов.

Было очевидно, что мелким хозяйством из нужды не выйдешь. Требовалось укрупнение – либо на капиталистической основе с разорением мелких собственников, либо на социалистической: объединение хозяйств в коллективные. Таким образом, коллективизация была объективной необходимостью. И она отнюдь не противоречила «менталитету» русского крестьянства. Напротив, как я уже упоминал, прусский экономист барон Гастгаузен в середине XIX века писал, что сельская община – «ключ к пониманию России и зародыш её будущего, животворящая монада (т.е. основная ячейка – В.В.) русского государства». Показательно, что тенденции к объединению в коллективные хозяйства возникла сразу после революции, когда вопрос о коллективизации сельского хозяйства ещё даже не поднимался партией. В декабре 1917 года было образовано около 50 коммун и артелей, к концу 1918 года их стало более полутора тысяч, в 1919 – более шести тысяч.

Идею необходимости коллективизации сельского хозяйства высказал Ленин. Но он оговаривал, что она должна вестись постепенно и в мягкой форме. Сталин же провёл коллективизацию в сжатые сроки и жёсткими методами. Первого требовала необходимость концентрации усилий на индустриализации страны, что было для Советского Союза буквально вопросом жизни и смерти. А жёсткие меры во многом были ответными на яростное сопротивление кулаков. Но, может быть, это сопротивление вызвал именно курс Советской власти на сплошную коллективизацию?

Здесь надо уточнить, что кулаки были отнюдь не просто «рачительными хозяевами», какими их пытаются представить антисоветчики. Это была откровенно хищническая социальная группа, которую в народе, как свидетельствовал профессор и помещик А.Н. Энгельгардт, исстари именовали «кровососами», а сам Энгельгардт, напомню, охарактеризовал: «Жилы бессердечные, пьявицы, высасывающие из окрестных деревень всё, что можно, и стремящиеся разорить их вконец».

Кулаки не только в период продразвёрстки, но и при НЭПе относились к Советской власти крайне враждебно. Когда в 1927 году руководство страны взяло курс на коллективизацию (ещё не сплошную), кулаки, пользуясь условиями рынка, ответили экономическим наступлением на Советскую власть: взвинтили рыночные цены на зерно. С 1 октября 1927 года по 1929-й цены на него возросли почти на 300%. В стране снова пришлось вводить нормирование продуктов. Кулаки не ограничивались только экономическими средствами. В 1929 году они организовали более тысячи мятежей.

В ответ во второй половине 1929 года был взят курс на сплошную коллективизацию, а 1 февраля 1930 года было принято постановление ЦИК и Совнаркома, которое предусматривало раскулачивание – «полную конфискацию имущества и выселение».

Всего было раскулачено 381026 семей (1803392 человека). Первые годы для спецпоселенцев были очень тяжёлыми. В 1932-м умерло около 90 тысяч человек. Но уже к середине 30-х годов высланные обжились на новом месте – и число умерших сократилось до 20 тысяч в год, что было не выше общего уровня смертности в стране. В октябре 1938 года Совнарком принял постановление о выдаче паспортов детям спецпоселенцев, уравняв их таким образом в гражданских правах с остальными советскими людьми.

Один из детей спецпоселенцев – Иван Шеховцов – стал прокурором. В разгар «перестройки» он официально подал в суд по факту клеветы на Сталина.

В проведении коллективизации и раскулачивания тоже не обошлось без перегибов. Но статья Сталина «Головокружение от успехов» способствовала их выправлению.

Перевод сельского хозяйства страны на колхозно-совхозную основу позволил за счёт создания МТС быстро повысить его оснащённость техникой. В 1931 году было создано более тысячи машинно-тракторных станций.

Тем не менее, на первых порах произошло снижение показателей сельского хозяйства. Так, если в 1930 году урожай зерна составил 83,5 миллионов тонн, то в 1931 – 69,5 миллионов тонн, в 1932 – 69,9. Произошёл резкий спад и показателей животноводства. Как следствие, в начале 30-х годов Украину и среднюю Россию охватил голод, унесший немало жизней.

Однако в интерпретации этих событий антисоветчиками разных времён и народов, мы сталкиваемся с самой грубой ложью. Совершенно бесстыдно искажаются масштабы трагедии. Солженицын в своём знаменитом «Архипелаге ГУЛАГ» пишет о «великом украинском море»: «… шесть миллионов мёртвых и даже не замечены соседней Европой».

Как же «не замечены Европой»? Начала раскручивать тему голода как осуществляемого большевиками геноцида украинцев в 1934 году пресса нацистской Германии. В 1935 году тему огромных жертв голода подхватили в США. Её открыл Т. Уокер в «Херст пресс». Именно он назвал то число умерших от голода, которое тиражировал Солженицын, - шесть миллионов.

Бельгийский историк Людо Мартенс проделал анализ разных источников данных о жертвах этого бедствия. И вот, что он выяснил. Картина получается весьма показательная.

Сам Уокер заслуживает более подробного разговора, поэтому о нём позже. А Херст – американский медиа-магнат, заключивший в 1934 году официальное соглашение с Гитлером об информационном сотрудничестве. Близки ему по политическим симпатиям практически все те, кто особо преуспел в раздувании масштабов «жертв голодомора».

10 миллионов жертв «обнаружил» сотрудник издательства Херста Р. Сталлет.

Число жертв «голодомора» в 7,5 миллионов назвали О. Шиллер и Э. Амменде. Первый был сотрудником гитлеровского аппарата на оккупированной Украине, второй – генеральным секретарём Европейского национального конгресса, идейно близкого к нацистской партии Германии.

7 миллионов насчитал Н. Приходько. В годы гитлеровской оккупации Украины он работал в украинском министерстве культуры и образования и как ценный кадр был вывезен нацистами при их бегстве с Украины.

У. Чемберлен привёл данные в 7,5 миллионов жертв, Ю. Лайонс – в 5 миллионов, Оба они – члены Американского комитета освобождения от большевизма.

А теперь вернёмся к первопроходцу темы Томасу Уокеру (вернее его было бы назвать «первопроходимцем»). Серию его статей в изданиях Херста предваряла информация, что Уокер приехал в СССР весной 1934 года, пересёк всю страну и его статьи основаны на личном опыте.

Но дело в том, что проследить передвижения иностранцев по СССР, особенно в то время, было очень легко. И практически сразу же корреспондент американской газеты «Нэйшн» в СССР Луи Фишер выяснил, что Уокер был в СССР по транзитной визе. Въехал он 12 октября через Негорелое, с 13 по 18 октября неотлучно находился в Москве, а затем сел на транссибирский экспресс и выехал в Манчжурию. Таким образом, он действительно пересёк весь Советский Союз… в поездах, которые, к тому же, через регионы, пострадавшие от голода не проходили. Фишер высказывает предположение, что «личный опыт», на который ссылается Уокер, заключался в том, что он набрался в Москве слухов «у озлобленных иностранцев».

Но это ещё не всё. Потом выяснилось, что Уокер врал даже в том, что он Уокер. Шум, произведенный его статьями, привлёк, на беду автора, к нему внимание – и тут оказалось, что он вовсе не Уокер, а Роберт Грин, преступник, бежавший из федеральной тюрьмы в Колорадо. Он был арестован и на новом суде признал, что никогда не был на Украине.

Можете сами судить, какой источник стал источником вдохновения для Солженицына и других разоблачителей «ужасов коммунизма».

Страшным рассказам о якобы осуществляемом большевиками геноциде украинского народа должны были придать достоверность фотографии, опубликованные некоторыми авторами. Эти снимки были ориентированы на падкого на сенсацию, но духовно пассивного западного обывателя, и потому те, кто их использовал, даже не попытались замаскировать происхождение фотографий. Поэтому не составило труда выяснить, что большая их часть – это опубликованные ранее снимки, сделанные во время голода 1921-1922 годов. Попадались даже фотографии из дореволюционного времени: например, на снимке «расстрела куркулей» было отчётливо видно, что солдаты в форме царской армии – вероятно, это картина одной из столыпинских карательных акций.

Напомню шумный скандал на Украине, случившийся в ходе кампании по разоблачению «геноцида украинцев». Была подготовлена фотовыставка, посвящённую «голодомору». Открыли её с большим шумом, но почти сразу же закрыли – с ещё большим шумом, который вызвало то, что, как выяснилось, снимки не имели отношения не только к «преступлениям большевизма», но и даже к Украине – немалая их часть была сделана в США, которые в 30-е годы тоже пережили страшный голод – причём, в отличие от СССР, не в условиях недорода, а при богатейшем урожае.

Замечу, что об этой странице истории Солженицын и С о никогда не заикались - уж очень это не соответствует тому образу «щедрой и великодушной Америки, столь бескрайне пристрастной к свободе», которому они поклонялись.

Бизнесмен Борис Борисов (одно время – председатель совета директоров Московского кредитного банка) на основании проведенного им исследования утверждает, что в США тоже произошло «раскулачивание» - только банками. Как водится при капитализме, фермеры брали кредиты под залог земли, будущего урожая, скота. А поскольку грянул кризис, и закупочные цены рухнули, расплатиться оказалось нечем. И в полном соответствии с законами рыночного общества, банки выбросили ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ (сопоставьте с числом тех, кто попал под раскулачивание) фермеров и членов их семей из их домов и отобрали у них всё имущество.

Но банкам, вернее сказать, тем олигархическим структурам, которые за ними стояли, урожай, выращенный фермерами, и принадлежавший им скот были не нужны – «лишняя» сельхозпродукция сбивала бы на неё цену, что было не в интересах «деловых людей». И тогда бизнес совершил действительно чудовищное преступление: было запахано около 10 миллионов гектаров земли с уже выращенным урожаем и уничтожено (не вырезано с продажей мяса, а именно уничтожено) более 6,5 миллионов свиней.

В результате несколько миллионов американцев умерли от голода. А против 30-тысячного «голодного марша» (так его назвала американская пресса тех лет), направлявшегося в поисках справедливости в Вашингтон были брошены танки…

Чтобы подвести черту под темой «геноцида украинцев», приведу факты, которые легко проверить. По переписи 1926 года население Украинской ССР составляло около 29 миллионов человек. По переписи декабря 1939 года – уже после «голодомора», «репрессий» и прочих «проявлений геноцида» – в границах СССР до 17 сентября 1939 года – примерно 34 миллиона. Оригинальный «геноцид» получается: при всех очень больших тяготах этого 13-летия население выросло на 17% (напомню, что по данным В. Годуна на территориях, вошедших в состав СССР в 1939-1940 годы рост численности населения к 1939 году составил только 9%). Достаточно сопоставить эти данные с демографическими показателями постсоветского двадцатилетия, когда население Украины сократилось с 51,7 миллионов человек в 1989 году до 42,5 миллионов к 2016 году (население Крыма добавило бы порядка 2,6 миллионов), - и станет ясным, какой период истории Украины заслуживает определения «геноцид».

Ложью является и попытка свести причины голода к последствиям коллективизации. По всей вероятности, реорганизация сельского хозяйства и сама породила ряд проблем объективного и субъективного характера, негативное воздействие которых удалось преодолеть не сразу. Но это был отнюдь не единственный фактор, предопределивший тяжёлую ситуацию на селе в первой половине 30-х годов.

По крайней мере, не меньшую роль сыграло то, что в 1931 году сильная засуха поразила пять хлебопроизводящих районов страны. В 1932-33 годах недород охватил важнейшие зернопроизводящие районы. В это же время на Украине свирепствовала эпидемия тифа. Наконец, в значительной степени сказалось вредительство кулаков, которые после начала коллективизации уничтожали скот и провоцировали остальных крестьян делать то же (что, замечу, потом с гордостью, как достижение борьбы с большевиками, признавал один из лидеров украинских националистов Исаак Мазепа).

Как следствие, в 1928-1933 годы поголовье крупного рогатого скота сократилось более чем в полтора раза, свиней – почти вдвое, овец – более чем вдвое. Неудивительно, что произошёл резкий спад в производстве мяса, молока, шерсти.

Умалчивают антисоветчики и о том, что Советская власть принимала эффективные меры для того, чтобы вывести сельское хозяйство из тяжёлого положения. Несмотря на то, что главной задачей была максимально быстрая индустриализация, инвестиции в сельское хозяйство в первой половине 30-х годов были значительно увеличены: с 379 миллионов рублей в 1928 году до 4 миллиардов 983 миллионов рублей в 1935-м. Резко выросла техническая вооружённость сельского хозяйства. В начале коллективизации оно имело 18000 тракторов, 700 грузовиков и 2 (два) комбайна. А через десятилетие – уже 684000 тракторов, 228000 грузовиков и 182000 комбайнов.

И уже в середине 30-х годов стали очевидными достоинства новой системы ведения сельского хозяйства. Как констатировала Британская энциклопедия, «новая система сельского хозяйства достигла высокой степени прочности». Эту оценку подтвердила и американская исследовательница советского общества Линн Виола. В книге, изданной в США в 1987 году, она написала: «Новая система сельскохозяйственного производства была создана и это, хотя и не без проблем, положило конец кризисам». Вот факт, подтверждающий эти оценки. Если неурожай 1931 и 1932 годов (с 83,5 миллионов тонн пшеницы в 30-м году урожай упал до 69,5 и 69,9 миллионов тонн соответственно) вызвал страшный голод, то не менее плохой урожай 1936 года (69,3 миллионов тонн) тяжёлых последствий не имел, поскольку к этому времени уже были созданы значительные резервы. Смертность в 1936-1937 году оставалась на среднем для того времени уровне, а к концу 30-х годов начала снижаться.

В период с 1938 по 1941-й годы все основные показатели советского сельскохозяйственного производства превысили уровень конца 20-х годов (в частности, урожай пшеницы поднялся до 95-120 миллионов тонн).

Значительно улучшилась и жизнь крестьян. По сравнению с дореволюционным временем они стали больше потреблять хлеба и муки – на 25%, фруктов и овощей – на 47%, молочных продуктов – на 48%, мясных продуктов – на 79% процентов.

Только человек, совершенно потерявший чувство реальности, может назвать курс, приведший к таким результатам, «геноцидом».

Напомню ещё одно показательное сопоставление. По данным издания Петровской академии наук «Земля Русская», в годы Великой Отечественной войны в СССР было заготовлено ВТРОЕ больше зерна, нежели в царской России в годы Первой мировой войны, хотя правительство и ввело тогда продразвёрстку. Из этого сопоставление понятно, ради чего Сталин проводил коллективизацию ускоренными темпами; понятно и то, чья реформа сельского хозяйства была полезней для страны – Столыпина или Сталина.

А после войны Советский Союз по темпам роста сельскохозяйственного производства заметно превзошёл не только царскую Россию, но и развитые капиталистические страны.

Если взять за точку отсчёта 1951 год, когда сельское хозяйство уже более или менее оправилось от разорения, принесённого войной, то к середине 70-х годов в СССР сельхозпроизводство выросло в 3,5 раза, в европейских соцстранах в целом в 3,2 раза, в развитых капиталистических странах в целом в 2,3 раза, в США – в 1,8 раза.

И это при том, что по технической оснащённости советское село всё ещё существенно – в среднем в пять раз – уступало уровню наиболее развитых капиталистических государств, а биоклиматический потенциал основных земледельческих зон у нас ниже, чем в странах Западной Европы и США в 2,4 – 3,2 раза, что объективно требует вдвое больших энергозатрат на единицу продукции.

Уже в то время, когда «новомышленцы» стенали о том, что сельское хозяйство – это «чёрная дыра» в экономике страны, 98,89% колхозов в СССР были прибыльными, и их совокупная прибыль составила в 1989 году 21 миллиард рублей – при общих потерях убыточных колхозов в 49 миллионов рублей. Во второй воловине 80-х годов душевое производство пшеницы в СССР было почти в полтора раза выше, чем в США. Молока в СССР производили 377 кг на душу населения – в США 264 – в Англии 258; масла: в СССР 6,3 кг – в США 2,2 – в Англии 2,4; яиц: в СССР 292 штуки – в США 270 – в Англии 214. Правда, по душевому производству мяса СССР заметно отставал от США, хотя и опережал Англию: 70 кг – 120 – 66.

По среднедушевому уровню питания (при том, что тогда это был действительно средний уровень, а не среднеарифметический), наша страна занимала 7 место в мире.

 

 

Западные антикоммунисты уже давно пытаются утвердить в сознании людей версию, будто вина в возникновении Второй мировой войны лежит равно как на Германии, так и на СССР. В конце «нулевых» годов нового века этот тезис был возведён уже в ранг официально позиции «демократической» Европы – год 70-летия начала Второй мировой войны сессия ПАСЕ ознаменовала принятием резолюции, возлагающей вину в её развязывании равно как на Германию, так и на Советский Союз. Полностью разделяют эту позицию и российские «демократы».

Что ж, это ещё раз подтверждает оценку, которую дал философ Александр Зиновьев, в прошлом один из наиболее известных диссидентов: «В интеллектуальной истории человечества трудно назвать эпоху, которая была бы хоть в малой степени сравнима по интеллектуальному кретинизму и моральной подлости, какие можно сейчас наблюдать в отношении к коммунизму». Потому что общеизвестные и неопровержимые факты абсолютно недвусмысленно указывают на совсем иного виновника разжигания Второй мировой войны.

Основной аргумент обвинителей СССР – пресловутый «пакт Молотова-Риббентропа» от 23 августа 1939 года. Мол, в нём корень зла, без этого «сговора двух тоталитарных режимов» развязывание Германией мировой войны было бы невозможным. К этому договору мы ещё вернёмся. А сейчас остановимся на том, каким образом Гитлер сумел получить возможность развязать новую мировую войну. Ведь Версальский договор, казалось бы, полностью исключал возрождение такой Германии, которая могла бы бросить вызов миру.

Гитлер никогда не скрывал своих агрессивных намерений. Ещё в 1925 году, когда возглавляемая им национал-социалистская рабочая партия Германии не представляла сколько-нибудь серьёзной политической силы, он в программной работе «Mein Kampf» прямо выдвинул цель: «…длительное господство над всем миром».

Таким образом, те, кто брался поддерживать нацистов, фактически поддерживали и эти планы Гитлера. Тем не менее, подобные соображения не воспрепятствовали многим магнатам капитала поддерживать НСДАП. Что их толкало к этому?

Ответ очевиден. Победа Октябрьской революции и провал попытки интервентов и прислуживавших им белогвардейцев задушить молодую Советскую республику стимулировали мощный подъём антикапиталистического движения в ведущих странах Запада. Реальные хозяева мира капитала вынуждены были искать средства борьбы с «коммунистической угрозой». Гитлер с его агрессивностью и зоологическим антикоммунизмом подходил для их целей как нельзя лучше.

Ещё в 20-е годы прошлого века угольный «король» Германии Гуго Стинес в беседе с американским послом Хьютоном обратил внимание последнего: «В Баварии началось большое движение. Это движение направлено против коммунизма… С коммунистами безжалостно расправятся, и в Германии воцарится порядок. Тогда США смогут без опаски вкладывать капиталы в немецкую промышленность».

Поэтому неудивительно, что нацистскую партию спонсировали такие крупные фигуры капитализма, как американец Г. Форд, хозяева чешского автоконцерна «Шкода», английский нефтяной магнат Г. Детердинг и другие, среди которых были и представители еврейского капитала. Предвыборную кампанию 1932 года (победную для нацистов) финансировали, как показал на Нюрнбергском процессе Я. Шахт, немецкие банки. А петицию к президенту Германии Гинденбургу с требованием назначить Гитлера канцлером подписали представители высших деловых кругов, которые контролировали 2/3 капиталов немецкой экономики.

Всё это однозначно подтверждает: нацисты во главе с Гитлером были призваны к власти капиталистами для борьбы с «красной опасностью». И фюрер не стал оттягивать «оплату векселей». Уже в марте 1933 года он осуществил мечту «истинных демократов» – после провокации с поджогом Рейхстага Компартия Германия была запрещена. Быть коммунистом сделалось преступлением – и на коммунистов обрушились репрессии. А в конце 1933 года гитлеровцы попытались, основываясь всё на той же провокации, устроить судилище над коммунизмом (ещё одна мечта «истинного демократа») – и провалились. Даже немецкий суд, проходивший на глазах мировой общественности, был вынужден оправдать главного обвиняемого – одного из лидеров Коминтерна Георгия Димитрова. Учтя этот урок, нацисты в последующем предпочитали расправляться с коммунистами без судебных формальностей. Впрочем, этот не отвратило от них сердца «демократических» правительств Европы.

Но расправы над немецкими коммунистами (кстати, любопытный факт: в современной Европе ставить под сомнение масштабы расправ нацистов над евреями считается преступлением, за которое грозит тюрьма, а вот нагло перевирать правду о расправах над коммунистами считается хорошим тоном) – это была только «проба сил» нацистов. Политические и деловые круги Запада связывали с ними куда более далеко идущие планы – те, основанием для которых давали слова Гитлера из «Mein Kampf»: «Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию».

 

 

В феврале 1935 года Гитлер открыто разорвал военные статьи Версальского договора, заявив, что Германия будет вооружаться безо всяких ограничений.

…Когда в начале 30-х Советский Союз разорвал концессионное соглашение с английской золотопромышленной компанией «Lena Goldfields», систематически нарушавшей советские законы, реакция английских властей была весьма жёсткой: они денонсировали торговое соглашение с Советским Союзом, и на подписание нового пошли только через год с лишним.

А вот их (как, впрочем, и других «демократических» правительств) реакция на нарушение договора, на котором зиждился послевоенный порядок в Европе, была куда более «толерантная».

Ответить на вызов нацистов было куда как проще. Экономика Германии не была самодостаточной. Напротив, она в большой степени зависела от поставок извне: приходилось ввозить 99% бокситов, 80% каучука, 95% никеля, почти 100% нефти… И запрет на поставки в Германию стратегического сырья быстро пресёк бы начинающуюся гонку вооружений. Однако эти меры приняты не были.

Правда, в апреле 35-го действия Германии обсуждались на международной конференции на уровне глав правительств и министров иностранных дел в Стрезе. Однако дальше чисто абстрактного, ничем не подкреплённого «осуждения» германских властей, главы «демократических» правительств Британии и Франции не пошли.

А всего через несколько месяцев – в июле 1935 года – английское правительство уже прямо поощрило стремление нацистской Германии к «накачиванию мускулов», подписав с ней морское соглашение, которое позволяло немцам создать мощный (единственное условие: не такие мощный, как английский) военно-морской флот.

Получив столь явное свидетельство благожелательного отношения европейских «демократий» к планам нацистской Германии, Гитлер сделал новый шаг в том же направлении: ввёл войска в демилитаризованную Рейнскую область. Советский Союз призвал применить к нацистской Германии самые жёсткие санкции. Но Британия и Франция опять только выразили протест.

Весной 1937 года произошло событие, сыгравшее очень важную роль в приближении Европы к войне: премьер-министром Великобритании стал ярый реакционер Невил Чемберлен. И он взял курс на поощрение не только наращивания Германией её мощи, но и её планов агрессии.

5 ноября 1937 года на совещании в рейхсканцелярии с представителями генералитета и министром иностранных дел Гитлер недвусмысленно заявил: «Будущее Германии зависит исключительно от разрешения вопроса о жизненном пространстве… Единственный выход, который в то же время может показаться фантастическим, заключается в приобретении большего жизненного пространства».

А всего через несколько дней в Берлин прибыл посланец Чемберлена лорд Галифакс. И беседа с ним убедила Гитлера, что планы нацистов отнюдь не столь уж фантастичны. Лорд заявил фюреру, что «не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения в Европе… к этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия».

Прошло менее полугода – и план нацистской Германии, одобренный «демократической» Англией, начал осуществляться: произошёл аншлюс Австрии. Через пять дней народный комиссар иностранных дел СССР М.М. Литвинов предложил созвать международную конференцию для «принятия практических мер, диктуемых обстоятельствами». Лорд Галифакс, уже в ранге министра иностранных дел Великобритании, ответил, что его правительство против конференции, «которая имела бы задачей… организовать объединённую акцию против агрессии… по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира».

Молчание европейских «демократий» Гитлер резонно расценил как поощрение к осуществлению новых аннексионистских планов. На очереди была Чехословакия.

 

 

Весной 1938 года Германия начала мощное пропагандистское наступление против Чехословакии. Нацисты обвиняли её в жестоком притеснении немецкой части населения Судетской области и требовали передачи этой области Германии. У границ Чехословакии началась концентрация немецких войск…

2 сентября наркоминдел СССР М.М. Литвинов высказал французскому поверенному в делах в Москве позицию Советского правительства и просил проинформировать о ней правительство Франции: в случае нападения Германии на Чехословакию Советский Союз готов исполнить свои обязательства по советско-чехословацкому пакту о взаимопомощи 1935 года и оказать последней вооружённую помощь. Поскольку аналогичный договор был у Чехословакии и с Францией, Литвинов предложил немедленно организовать совещание представителей советского, французского и чехословацкого генеральных штабов для выработки плана совместных действий. А кроме того, Литвинов предложил как можно скорее вынести в Лигу наций вопрос о помощи Чехословакии в случае немецкой агрессии.

3 сентября посол СССР в Великобритании И.М. Майский посетил Черчилля, ознакомил его с содержанием предложений Литвинова и попросил довести эту информацию до Галифакса. Черчилль в тот же день отправил Галифаксу соответствующее письмо. От правительства Франции никакого ответа не последовало. А Черчилль, как он пишет в своих мемуарах, ответ от Галифакса получил 5 сентября. Ответ гласил, что постановка вопроса в Лиге наций о Чехословакии «сейчас будет мало полезной», но что он «будет иметь это в виду».

Реальным ответом английских властей на советские предложения об организации совместных действий по защите Чехословакии от агрессии стал визит 15 сентября Чемберлена к Гитлеру. Фюрер выдвинул свои требования к Чехословакии и угрожал, что в случае отказа их удовлетворить, Германия применит силу.

А тем временем в Женеве началась сессия Лиги наций. И министр иностранных дел Франции Бонне пытался представить дело так, что нежелание Франции выполнять свои обязательства объясняется «пассивностью России». 21 сентября Литвинов уже не по дипломатическим каналам, а во всеуслышание изложил позицию Советского Союза. Это выявило «кто есть кто» в чехословацком вопросе, однако помочь делу уже не могло, поскольку лидеры ведущих «демократических» стран Европы твёрдо были намерены принести не менее демократическую Чехословакию в жертву нацистской Германии, - вероятно, чтобы не препятствовать приближению немецких войск к границам СССР.

22 и 23 сентября Чемберлен встретился с Гитлером в Годесберге. После возвращения в Лондон он совместно с премьер-министром Франции Даладье попытался склонить правительство Чехословакии к капитуляции. Однако оно отказалось принять «годесбергскую программу».

Гитлер в ответ объявил, что, если Чехословакия до 14 часов 28 сентября не примет ультиматума, он откроет военные действия. Трезво оценивая, угроза была не столь уж страшная. Те войска, которые могли выставить Чехословакия, Советский Союз и Франция в совокупности намного превосходили военные возможности Германии того времени. Однако Франция и не подумала приходить на помощь Чехословакии. Напротив, когда президент Чехословакии Бенеш обратился за помощью к СССР и советское правительство заявило о готовности выполнить взятые на себя обязательства, французский посланник передал Бенешу фактический ультиматум: «Если война возникнет вследствие отрицательной позиции чехов, Франция воздержится от всякого участия, и в этом случае ответственность за провоцирование войны полностью падёт на Чехословакию. Если чехи объединятся с русскими, война может принять характер крестового похода против большевизма, и правительствам Англии и Франции будет трудно остаться в стороне».

Советский Союз на своей западной границе сосредоточил 40 дивизий, танковый корпус и 20 авиабригад. Однако, как с гордостью заявил польский министр иностранных дел Польши Бек своему послу для передачи Гитлеру, «правительство Польской Республики констатирует, что оно… парализовало возможность интервенции в чешском вопросе в самом широком значении». Главное – оно категорически отказалось пропустить советские войска через свою территорию в Чехословакию. И в этих условиях правительство Чехословакии дрогнуло…

29 сентября началась печально известная Мюнхенская конференция глав Германии, Италии, Франции и Англии, которая санкционировала от имени европейских «демократий» захват нацистской Германией Судетской области Чехословакии. Причём, чехословацкую делегацию даже не допустили на обсуждение – её привели только на оглашение, как его назвал референт МИДа Чехословакии Масаржик, «приговора».

С Судетской областью Чехословакия потеряла значительную часть своей достаточно хорошо развитой промышленности и мощную линию обороны, созданную против возможной германской агрессии. Взамен она получила гарантии «большой четвёрки». Вряд ли чехи обманывались относительно того, чего стоят подобные гарантии в действительности.

Там же, в Мюнхене, Гитлер и Чемберлен подписали англо-германскую декларацию, которая в свою очередь должна была стать гарантией мира между Германией и Англией. Чемберлен именно её имел в виду, когда, вернувшись, громогласно заявил: «Я привёз вам мир». Прошло менее года, и об этих словах все встали вспоминать как о проявлении либо крайнего лицемерия, либо крайней политической тупости, - ибо Мюнхен стал решающим шагом на пути к новой масштабной войне.

 

 

15 марта 1939 года Германия – уже безо всяких международных согласований – оккупировала всю Чехословакию. «На повестку дня» встали Польша и Румыния.

Общественное мнение Англии и Франции, недавно восторженно принявшее Мюнхенское соглашение, теперь было возмущено – и не только действиями Гитлера, но и бездействием своих правительств. И последние были вынуждены хотя бы изобразить видимость намерения добиваться создания системы коллективной безопасности в Европе.

18 марта утром английский посол в СССР Сиидс явился к Литвинову и по поручению правительства задал вопрос: что предпримет СССР в случае нападения Германии на Румынию.

Вечером того же дня(!) Литвинов изложил позицию Советского правительства: в положении, сложившемся в Европе, лучшим способом борьбы против новой агрессии был бы немедленный созыв конференции представителей Англии, Франции, СССР, Турции, Польши и Румынии.

Ответ британского министра иностранных дел лорда Галифакса уже показал истинное отношение властей Британии к созданию антигитлеровской коалиции в Европе. И.М. Майский, который был советским послом в Англии в те годы, пишет, что английский министр иностранных дел заявил, что правительство пришло к мнению о нецелесообразности проведения подобной конференции, выдвинув невероятный по своей «наивности» аргумент: «Английское правительство не могло бы сейчас найти достаточно ответственного человека для посылки на такую конференцию». Забегая вперёд, заметим, что на переговорах о предотвращении агрессии Германии проблема невозможности найти «достаточно ответственного человека» присутствовала постоянно – до самого начала Второй мировой войны.

21 марта Англия и Франция предложили опубликовать за подписями Англии, Франции, СССР и Польши достаточно абстрактную декларацию о том, что в случае нового акта агрессии названные державы немедленно устраивают консультацию для обсуждения мер, которые необходимо принять. На следующий день Литвинов ответил, что Советское правительство находит эту меру неэффективной, но готово подписать декларацию. Однако Польша категорически отказалась подписывать документ совместно с СССР

…Остановимся несколько подробнее на позиции Польши, объявленной ныне «жертвой сговора немецких нацистов и советских коммунистов». Её власти не могли не понимать, что их страна лежит на пути продвижения Германии к границам Советского Союза. Однако они были убеждены, что их антисоветизм и антикоммунизм, в чём польские власти не уступали нацистам, является гарантией союза с Германией против СССР.

Приятный для поляков опыт соучастия в захвате Судетской области (за это Гитлер бросил Польше «кусок добычи» - Тешинскую область Чехословакии) ещё более укрепил надежды польских властей. Ещё накануне Мюнхенского сговора посол Польши во Франции Лукасевич заявил своему американскому коллеге Буллиту: «Начинается религиозная война между фашизмом и большевизмом… Польша готова к войне против СССР плечом к плечу с Германией». В январе 1939 года министр иностранных дел Польши Бек на переговорах с Риббентропом дал заявку на будущей раздел Советской страны: «Польша претендует на Великую Украину и на выход к Чёрному морю».

Однако Гитлер, вероятно, полагал, что такую страну, как Польша, куда спокойней иметь противником, нежели союзником – и в апреле 39-го Германия разорвала пакт о ненападении с Польшей. Но даже это не снизило накал антисоветизма польских властей. На советское предложение о заключении пакта о взаимопомощи посол Польши в Москве в письме от 11 мая 1939 года ответил: «Польша не считает для себя возможным пакт о взаимопомощи с СССР в виду практической невозможности оказания Советскому Союзу помощи со стороны Польши»…

Но вернёмся к «тройным переговорам». После того, как предложение Советского правительства о созыве международной конференции было отвергнуто, Германия 22 марта оккупировала Мемельскую область (Мемель – ныне литовская Клайпеда).

Англия и Франция дали «гарантии» Польше с обещанием подписать в ближайшем будущем пакт о взаимопомощи. Это предложение Польша не отвергла – по-видимому, её правительство полагало, что оказать помощь Англии и Франции у неё возможности есть.

17 апреля правительство СССР выступило с предельно конкретным предложением:

1. Заключение тройственного пакта взаимопомощи между СССР, Англией и Францией.

2. Заключение военной конвенции в подкрепление этого пакта.

3. Предоставление гарантий независимости всем пограничным с СССР государствам от Балтийского моря до Чёрного.

В своих мемуарах Черчилль так отозвался о них: «Если бы мистер Чемберлен по получении русского предложения сказал «да, объединимся вместе все трое и сломаем Гитлеру шею» или какие-либо иные слова того же содержания, парламент это одобрил бы, Сталин это понял бы, и история могла бы принять иное течение… Вместо этого последовало долгое молчание».

Молчание было, действительно, очень долгим – три недели (вспомним, что советская сторона отвечала на английские предложения сразу же). Что ж, это тоже свидетельствует о том, что мистер Чемберлен менее всего стремился к тому, чтобы «сломать Гитлеру шею».

Наконец, 8 мая ответ был вручен, но по его содержанию трудно было понять, что правительство Британии ознакомилось с советским предложением. Англичане ещё раз повторили идею о «гарантиях» Польше и Румынии (как ответила Польша на советское предложение о пакте о взаимопомощи сказано выше).

15 мая Советское правительство вновь подтвердило своё предложение от 17 апреля. 19 мая этот вопрос обсуждался в английском парламенте, где советское предложение активно поддержали Черчилль, Ллойд-Джордж и Иден.

22 мая в Женеве на сессии Лиги наций Галифакс в разговоре с Майским выразил негативное отношение к советскому предложению, акцентировав на том, что такой пакт может привести Гитлера в бешенство, и подтолкнёт его к развязыванию войны. Советский дипломат на это заметил, что Гитлер вряд ли бросится в войну, которую проиграет (а к тому времени, отметим, Германия имела вооружённые силы численностью 2,75 миллиона человек, располагающие 3,2 тысячами танков и 4 тысячами самолётов – в случае заключения антигитлеровской военной конвенции Англия, Франция и СССР могли бы противопоставить этому более 250 пехотных и кавалерийских дивизий, более 10 тысяч танков и около 10 тысяч самолётов).

Наконец, 25 мая английский посол Сиидс вручил Советскому правительству английские предложения по пакту. Они имели три принципиальных отличия: основывались на принципах Лиги наций (что обрекало в случае необходимости принятия действенных мер на бесконечные согласования и резолюции), вопрос о необходимости военной конвенции был подан предельно неконкретно, и в круг государств, которым участники пакта обеспечивали защиту от агрессии, были включены не только восточноевропейские, но западноевропейские малые страны.

Началось согласование двух проектов пакта. Советский Союз согласился на увеличение числа «подзащитных» - в их круг теперь включались Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, Латвия, Эстония и Финляндия. Англия и Франция согласились убрать упоминание о принципах Лиги наций. Но вот в вопросе о военной конвенции, без которой пакт превращался в очередную «декларацию о намерениях», англичане и французы оставались неуступчивыми.

Советское правительство, всё же, решило не увязывать подписание пакта с подписанием военной конвенции. И 12 июня Майский получил инструкцию посетить Галифакса и «от себя» настойчиво порекомендовать ему как можно быстрее приехать в Москву для подписания пакта. Что посол тотчас сделал. Однако прошла неделя – и Галифакс никакого ответа не дал. Иден, узнав об этом, по собственной инициативе обратился к правительству Англии: «Если лорду Галифаксу почему-либо неудобно сейчас ехать в Москву, пошлите туда меня и поручите мне довести до конца дело о пакте». Однако правительство отвергло это предложение.

Стало совершенно очевидным, что власти Британии не намерены в ближайшее время заключать пакт с СССР.

Весьма красноречивы данные о том, сколько времени по ходу тройных переговоров требовалось для подготовки ответов советской стороне и сколько – англо-французской: Советский Союз использовал 16 дней, Англия и Франция – 59!

29 июня «Правда» выступила со статьей, в которой была чётко изложена оценка советской стороной хода переговоров. «Кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессором».

После статьи в «Правде», через очередные три недели размышлений, Галифакс дал Сиидсу директиву довести до сведения Советского правительства готовность британского правительства начать переговоры о военной конвенции, что тот 22 июля и сделал. А в то же время в Лондоне прошла встреча советника Геринга Вольтата с советником Чемберлена Вилсоном. Как явствует из записей присутствовавшего на ней немецкого посла Дирксена, здесь английский представитель проявил поистине безмерную уступчивость. Он заявил: «Фюреру нужно лишь взять лист чистой бумаги и перечислить на нём интересующие его вопросы; английское правительство было бы готово их обсудить».

Ничего похожего на такое взаимопонимание в переговорах с СССР проявлено не было. Прежде всего, отметим, что они начались только через три недели после согласия советской стороны на предложения британского правительства. Но это даже не главное.

Советское правительство составило для участия в совещании по военной конвенции делегацию из первых лиц вооружённых сил: в неё вошли нарком обороны Ворошилов, начальник генштаба Шапошников, нарком ВМФ Кузнецов, начальник ВВС Локтионов. Майский через английских парламентариев передал предложение, чтобы английскую делегацию возглавил начальник британского генштаба Горт. Однако Чемберлен возложил эту роль на адмирала Дрэкса, который в высшем руководстве вооружёнными силами не занимал никакого положения. Подобная фигура (генерал Думенк) была поставлена и во главе французской делегации. Уже это красноречиво свидетельствовало о намерениях правительств Англии и Франции. Но и это ещё не всё.

Английская делегация отправилась из Лондона не на самолёте (как Чемберлен на переговоры с Гитлером в 38-м), и даже не на скоростном военном корабле, а на тихоходном торгово-пассажирском судне, которое добиралось до Ленинграда пять дней!

Однако самое существенное выяснилось на первом официальном заседании 12 августа, когда делегациям нужно было предъявить официальные полномочия. Советская делегация была уполномочена «вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе»; полномочия французской делегации были куда более узкими: «договориться с главным командованием советских вооружённых сил по всем вопросам, относящимся к вступлению в сотрудничество между вооружёнными силами обеих стран» - о подписании конвенции ни слова. Ну, а англичанам просто оказалось нечего предъявлять: выяснилось, что никаких официальных полномочий от правительства у делегации вообще нет!

Это повергло в шок даже Сиидса, который 13 августа телеграфировал Галифаксу: «Я был бы вам благодарен за срочное разъяснение, ставит ли правительство Его Величества развитие военных переговоров сверх ни к чему не обязывающих общих мест… Я глубоко сожалел бы, если бы таково было действительное решение правительства Его Величества, ибо все признаки ясно говорят о том, что советская военная миссия вполне серьёзно хочет делать дело».

Посол США в СССР Дэвис доложил в Вашингтон: «По непонятным причинам европейские демократии не хотят укрепить свои позиции, опираясь на мощь Москвы. Вместо этого Англия и Франция делают прямо противоположное, подыгрывая целям нацистов и фашистов». Очевидно, что причины первого крылись именно во втором.

14 августа советская делегация на совещании поставила принципиальный вопрос: «Предполагают ли генеральные штабы Великобритании и Франции, что советские сухопутные войска будут пропущены на польскую территорию для того, чтобы непосредственно соприкоснуться с противником, если он нападёт на Польшу?». «Декоративные» руководители английской и французской миссий ответить на этот вопрос не могли. 15 августа Дрэкс сообщил, что обе миссии отправили запросы по этому вопросу в Лондон и Париж.

Прошли 16, 17, 18, 19, 20 августа – никакого ответа из Лондона и Парижа не поступило. И тогда 21 августа Ворошилов на утреннем заседании заявил, что ввиду затяжки с ответом на этот первостепенный вопрос в переговорах необходимо устроить более длительный перерыв…

Тактика Англии и Франции на переговорах с СССР подводила (и не только Советское правительство, но и нейтральных наблюдателей – письмо Дэвиса подтверждает это) к выводу, что «европейские демократии» стремятся не столько дать отпор Гитлеру, сколько «подыграть» его агрессивным устремлениям на Восток. А это делало реальным создание единого фронта капиталистических государств против СССР. Было категорически необходимо не допустить этого.

 

 

Запомнив эту дату – 21 августа, вернёмся на несколько месяцев назад и рассмотрим, как развивались в 1939 году отношения Германии и СССР. В начале года их «температура» была ниже нуля: в частности, немецкой стороной были прерваны германо-советские торговые переговоры; ставшие немецкими заводы «Шкода» «заморозили» советские заказы.

Начало «тройных переговоров» несколько обеспокоило власти Германии, и они решили продемонстрировать изменение своего отношения к Советскому Союзу. 20 мая посол Германии в СССР фон Шуленбург встретился с Молотовым, недавно назначенным наркомом иностранных дел вместо Литвинова, и, раздавая привлекательные для нашей страны авансы (в частности, возобновление торговых переговоров), попытался прозондировать ситуацию. Молотов принял его холодно и заявил, что история предшествующих переговоров «производит на Советское правительство впечатление несерьёзной игры со стороны Германии, имеющей, очевидно, какие-то политические цели».

28 июня Шуленбург вновь посетил Молотова и уже официально от имени правительства Германии заявил о стремлении к нормализации отношений. Советский нарком дал ни к чему не обязывающий вежливый ответ, что воспринимает это стремление «с удовлетворением» и считает необходимым «подчеркнуть, что внешняя политика СССР в соответствии с заявлениями его руководителей стремится поддерживать добрые отношения со всеми странами», и что «это относится также к Германии, разумеется, при условии взаимности».

29 июля статс-секретарь Вейцзекер телеграфировал Шуленбургу: «Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его в этом отношении (изменении отношений между Германией и СССР)… И если окажется, что Молотов отбросит свою прежнюю сдержанность, которую он до сих пор проявлял, то вы можете сделать дальнейший шаг вперёд».

Когда военные миссии Англии и Великобритании только собирались в Советский Союз на переговоры о военной конвенции, 3 августа, Германия официально сделала Советскому Союзу предложения о радикальной перестройке отношений между странами. Десять дней советские власти не отвечали, по всей видимости, выжидая выяснения вопроса, с чем приехали англичане и французы на военные переговоры.

14 августа (напомню: через день после того, как выяснилось, что английская делегация приехала на переговоры безо всяких полномочий) ответственный сотрудник германского МИДа Шнурре проинформировал Шуленбурга, что его посетил советский поверенный в делах в Берлине Астахов и сообщил о готовности Советского Союза к «дискуссии по отдельным группам вопросов». В тот же день Риббентроп дал Шуленбургу директиву: посетить советского наркома и заверить от имени правительства Германии в том, что «нет противоречия интересов между Германией и СССР», что «отсутствуют всякие причины для агрессивного отношения одной страны к другой», а также заявить от его имени, что «в целях скорейшего урегулирования германо-советских отношений он сам готов приехать в Москву, но при условии, что будет принят Сталиным».

Но Советское правительство решило дождаться окончательного исхода военных переговоров с Англией и Францией, - и 15 августа Шуленбург сообщил своему шефу, что Молотов «приветствовал германские намерения по улучшению отношений с Советским Союзом», но присовокупил, что визит министра иностранных дел Германии «требует надлежащей подготовки».

16 августа Риббентроп даёт послу новую телеграмму, в которой заявляет уже о готовности заключить с СССР пакт о ненападении и настойчиво добивается своего скорейшего визита в СССР – в любое время после 18 августа.

18 августа последовал ответ, в котором говорилось, что Советское правительство приветствует намерение Германии радикально улучшить отношения с СССР, но повторялось, что визит в Москву главы немецкого МИДа требует хорошей предварительной подготовки.

И только 21 августа (мы выше рекомендовали запомнить эту дату – дату фактического срыва военных переговоров молчанием Лондона и Парижа в ответ на принципиальный вопрос, заданный советской стороной, о пропуске советских войск через территорию Польши в случае агрессии) Советское правительство дало согласие на приезд Риббентропа в Москву 23 августа.

Немецкий министр в один день провёл целую серию официальных встреч, в том числе и две встречи со Сталиным, - и пакт о ненападении был подписан.

То, что это стало выдающейся победой советской дипломатии, признавали отнюдь не только друзья СССР. Черчилль так оценил это событие: «Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской политики и дипломатии… В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германской армии с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы».

А японский историк Х. Тэратани писал о договоре: «Сталин проявил себя государственным деятелем высшей квалификации… Не будь пакта о ненападении, судьба мира сложилась бы по-иному и отнюдь не в пользу СССР. Заключив договор с Германией, Советский Союз спутал карты всех своих противников. Технически это было выполнено просто ювелирно».

Пакт сорвал возможность создания единого фронта капиталистических государств против СССР. Пакт дал Советской стране так необходимое ей время для подготовки к большой войне (его всё равно не хватило, но без этих полутора лет подготовки трудно сказать, смогла бы Советская страна выстоять против гитлеровской агрессии). То, что вследствие пакта границу СССР удалось значительно отодвинуть на Запад, тоже имело неоценимое значение на первом этапе Великой Отечественной войны. Более того, подписание пакта послужило причиной падения правительства Хиранума в Японии, которое было настроено предельно антисоветски и, судя по некоторым данным, готовилось к переводу военного конфликта на реке Халхин-Гол в Монголии в полномасштабную войну против СССР. Правительство Абэ, пришедшее ему на смену, пошло на урегулирование конфликта. И, кто знает, возможно, именно тогда была предотвращена война Советского Союза на два фронта в будущем.

 

 

Вернёмся к популярному у «демократов» тезису, будто агрессия Германии против Польши была предопределена заключением германо-советского пакта. Это явный абсурд. Как было показано выше, до августа советско-германские отношения развивались в таком русле, которое не предвещало их радикального изменения. Напомню, что уже в конце июля 1939 года Вейцзекер констатировал, что Молотов проявляет «сдержанность». Потом больше половины августа Советское правительство оттягивало решение – и дало положительный ответ только 21 августа. Совершенно очевидно, что если бы немецкие политическое руководство и военное командование только тогда приняли решение о нападении на Польшу, то за десять дней осуществить подготовку к нему они никак не могли.

Собственно говоря, тут вообще дискутировать не о чем, ибо есть такой документ ОКВ (верховного командования Вермахта) «Директива о единой подготовке вооружённых сил к войне» и приложение к нему – план «Вейс», план войны против Польши. Датирован он 3 апреля 1939 года, когда ни о каком пакте с СССР и мысли не было. План подписан Кейтелем, но к нему есть добавление Гитлера, определяющее ориентировочную дату начала войны – 1 сентября 1939 года.

Можно предположить, что пакт о ненападении с СССР был нужен Гитлеру в будущей войне на Западе, которая ожидалась куда более тяжёлой, нежели с Польшей. Начинать такую войну, не предотвратив вступление в неё Советского Союза, было бы безумием.

Если внешняя политика СССР 1939 года диктовалась интересами нашей страны, то действия руководства Англии и Франции, по сути, прямо противоречили интересам этих стран. Ведь подписание тройственного пакта и военной конвенции обеспечили бы их безопасность – не зря же в поддержку этих соглашений выступали не только относительно левые лейбористы, но и откровенно правые патриотически настроенные политики Черчилль, Ллойд-Джордж, Иден. Однако, как резонно заметил И.М. Майский, Чемберлен, Даладье и люди из этого круга были настолько ослеплены классовой ненавистью к СССР, что не видели очевидного.

Продолжением странной политики властей Англии и Франции стала странная война с Германией. В соответствии с пактом о взаимопомощи с Польшей правительства этих стран 3 сентября объявили о вступлении в войну. И тут все смогли оценить, чего стоят подобные пакты без чётко разработанной военной конвенции. Поскольку никаких конкретных мер военного характера они не предусматривали, то англичане и французы их и не принимали.

Польше было отказано в предоставлении ей авиации; стрелковое вооружение ей соглашались поставить только через 5-6 месяцев; обещания массированной бомбёжки союзниками Германии так и остались обещаниями… Но самое важное: сухопутные войска союзников на Западном фронте бездействовали. Правда, какой-то французский генерал уже 3 сентября сгоряча начал наступление, которое развивалось успешно, однако 12 сентября главком Гамелен приказал отвести войска с занятой территории.

Между тем, союзникам не стоило бы особого труда разгромить немцев и тем самым остановить войну. Вот каким было соотношение сил на Западном фронте: немецкие войска насчитывали 23 боеспособные дивизии три сотни стволов артиллерии, полторы тысячи самолётов и НИ ОДНОГО танка – войска союзников имели более ста дивизий, более двух тысяч танков, более шести тысяч орудий и более шести тысяч самолётов, не считая английских.

«Странное» ведение войны на Западном фронте в 1939 году однозначно свидетельствует всё о том же – о нежелании властей «европейских демократий» остановить агрессора, их цель была совершенно иной: направить агрессию против СССР.

Таким образом, есть все основания для вывода: главным виновником разжигания Второй мировой войны стал международный капитал и реакционные политики «европейских демократий». Без их попустительства и прямой помощи (особенно, экономической) нацистская Германия никогда не смогла бы набрать такую мощь, чтобы развязать масштабную войну. При минимуме желания власти «европейских демократий» могли бы пресечь агрессивные устремления Гитлера в зародыше – возможностей для того было предостаточно. А главной целью «европейских демократий» было уничтожить силами нацистской Германии Советский Союз.

 

 

 

 

Советско-Финляндскую «зимнюю войну» 1939-1940 годов демпропаганда вспоминает только как пример агрессивности Советской власти и как образец плохого ведения боевых действий (Красная Армия понесла значительно более тяжёлые потери, нежели противник).

Что касается причин возникновения этой войны, то они отнюдь не в агрессивности Советского Союза, а в том, что правительство Финляндии категорически отказалось отодвинуть границу, которая проходила очень близко к Ленинграду (взамен предлагалась не уступающая по территории часть Северной Карелии). С учётом неотвратимого приближения большой войны с Германией этот вопрос имел первостепенное оборонное значение. Дальнейший ход событий показал полную правильность такого решения нашего правительства: если бы не результаты Советско-Финляндской войны, Ленинград, весьма вероятно, мог бы и не выстоять.

Что же касается боевых действий, то они в самом деле выявили целый ряд недостатков в оснащении Красной Армии и организации боя. Это было официально признано, и тут же последовали меры по исправлению выявившихся недостатков. Но не стоит забывать, что при всех недостатках, Красная Армия сумела прорвать «Линию Маннергейма» - полосу укреплений, растянувшуюся на десятки километров в глубину на узком Карельском перешейке, которая создавалась в течение десятилетия при поддержке других европейских стран и считалась абсолютно непреодолимой.

 

 

 

Предметом самых бессовестных спекуляций антисоветчиков, прежде всего, доморощенных, стали потери Красной Армии в Великой Отечественной войне. Их тезис: воевать Красная Армия не умела, её командование немцев «трупами завалило»; а вот союзники показали пример умелого ведения войны и потому потеряли от открытия Второго фронта до капитуляции Германии менее полутора миллионов человек.

Понятно, что официальные данные о потерях (а, как проинформировали весной 2016 года представители Министерства обороны РФ, безвозвратные потери Красной Армии (погибшие в боях, умершие от ран, не вернувшиеся из плена и пропавшие без вести) порядка 9 миллионов человек (общие потери были несколько более 11 миллионов) «переоценщиков» никак не устраивают. И они, как и в случае с жертвами репрессий словно устраивают аукцион: кто больше назовёт соотношение потерь Красной Армии и Вермахта с союзниками. Договаривались до 27:1, но это уже за гранью здоровой психики, поэтому возьмём нередко встречающееся соотношение 10:1 (у меня есть ссылка на Юрия Роста, но эти данные называли и другие).

Минимальные данные немецких потерь, приводившееся более или менее серьёзными исследователями, - 3250 тысяч человек (Гельмут Арнтц, «Людские потери во Второй мировой войне», 1957 г.). Если принять соотношение «по Росту», то получится, что потери Красной Армии – 32 миллиона. Но ведь за всё время войны в Советском Союзе было призвано, с учётом тех, кто встретил войну в составе армии и флота, 34 миллиона человек. Если потери и впрямь составили 32 миллиона, то кто же тогда брал Берлин, не говоря о тех, кто прикрывал дальневосточные границы от японцев? А ведь данные Арнтца явно занижены. Если брать данные потерь на Восточном фронте в самый благополучный для Германии период, приводимые Гальдером в его дневниках, и «интерполировать» на всё время войны, то всё равно получится число потерь в полтора раза больше. А ведь потом немецкие потери выросли вдвое. Так, что «по Росту» в Красной Армии уже где-то к 1943 году не должно было остаться ни одного бойца.

Содержательный анализ проделал протоирей Александр Ильяшенко (Русская народная линия). При этом он использовал данные комплексного исследования архивных документов и других материалов, осуществлённого в 1988-1993 годы коллективом под руководством генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева. Что касается советских потерь, то они практически полностью были подтверждены уже в новом веке созданной по указанию президента РФ группой специалистов Росстата, Минобороны и ряда других ведомств.

Ильяшенко вполне резонно исходил из того, что общие данные потерь не дают представления о том, как развивалась война. И он разбивает их по разным этапам войны, причём использует как показатель не общие потери, а среднесуточные потери на каждом этапе.

И картина радикально преображается. Общее соотношение потерь (учитывая потери немцев и их союзников на Восточном фронте) 14:10 не в пользу Красной Армии. Но во многом его предопределили потери 1941 года. У советских войск среднесуточные потери в этот период составили 16300 человек, у противника – 3600. Но уже в 1942 году, когда поражений всё ещё было больше, чем побед, наши потери вдвое сократились – 8900 человек в сутки, хотя у немцев они по-прежнему оставались меньше. Это свидетельствует о том, что враг всё ещё был сильнее, но сумятица первых месяцев войны была преодолена, и даже оборонительные действия и отступления велись уже куда более организовано.

А в 1943 году в войне наступил перелом. Несмотря на то, что в этот период было завершение Сталинградской битвы, крупнейшая битва Второй мировой войны – Курская и очень трудное форсирование Днепра, среднесуточные потери Красной Армии снизились до 6400 человек. У немцев они уже стали заметно выше. Всего же, если за первые два года войны соотношение потерь было 32:10 в пользу немцев, то в 1943-1945 годы – уже 14:10 в пользу Красной Армии. А ведь немцы в этот период сражались не менее ожесточённо, чем раньше. Например, из Корсунь-Шевченковского котла немцы пытались прорваться в буквальном смысле до последнего человека. Думается, эти данные настолько красноречивы, что не нуждаются в комментариях.

Ну, а что касается «умения воевать» высадившихся в Нормандии англо-американских войск, то оно стало плодом самой грубой манипуляции с данными. Сравнивать 11 миллионов общих потерь Красной Армии с 1,3 миллионами потерь союзников совершенно недопустимо. Потому что СССР воевал 1418 дней, а союзники на Втором фронте - лишь 338 дней. Если же перевести общие данные потерь на среднесуточные, то получится уже совсем иное соотношение – 8 тысяч человек у СССР и 3800 у англо-американцев. Но если брать потери Красной Армии только за 1944-1945 годы, за то время, когда был Второй фронт, то соотношение будет уже таким: 5500 и 3800.

Но здесь есть ещё один фокус. Протяжённость Восточного фронта в 1944-1945 годы была в разное время от 3 до 2 тысяч километров, а Второго – только 640 километров. Поэтому прямое сопоставление потерь тоже не даёт правильного представления об умении воевать. А если пересчитать на среднесуточные потери на километр фронта (беря протяжённость советско-германского фронта в среднем – 2500 км), получим 2,2 человека - потери Красной Армии и 5,9 человек – у союзников.

По данным, приведенным протоиреем Александром Ильяшенко, если соотношение потерь СССР и Германии с её союзниками в 1943-1945 годы составляли 10:14 в пользу Красной Армии, то соотношение потерь англо-американских войск и Вермахта на Втором фронте составило 10:24 уже в пользу Германии. Так какая же армия в этот период была лучшей?

И ещё один очень важный штрих, окончательно завершающий картину соотношения потерь Советского Союза и стран-агрессоров. По данным, обнародованным Министерством обороны РФ в год 75-летия начала Великой Отечественной войны, безвозвратные потери Красной Армии в этой войне – около 9 миллионов человек, немецкой армии – 6,7 миллионов. Разница – 2,3 миллиона. Напомню, что в безвозвратные потери входят и погибшие в плену. Так вот, в немецком плену погибли более 2,5 миллиона красноармейцев, в советском плену – 580 тысяч солдат и офицеров Вермахта. Разница округлённо в 1 миллион 900 тысяч человек. Таким образом, потери Красной Армии и Вермахта в боях оказались в итоге почти одинаковыми.

Так что хуже немцев (и намного хуже) мы воевали только с безоружными. Но любой советский патриот таким «неумением» может только гордиться.

 

 

 

 

Нередко можно слышать обвинения, будто Сталина был виновником и «холодной войны» - мол, его негибкая политика и подозрительность в отношениях с союзниками по Второй мировой войне привели к её возникновению. Однако первым актом «холодной войны» против СССР фактически стала атомная бомбардировка американцами японских городов Хиросима и Нагасаки. Ведь к этому моменту Япония фактически была уже обречена, и главной целью этого чудовищного преступления было запугивание Советского Союза.

А всего через несколько месяцев – в ноябре 1945 года – Комитет начальников штабов США рассмотрел доклад №329 «Об отборе для атомной бомбардировки США наиболее выгодных целей в СССР». 18 августа 1948 года Совет национальной безопасности США принял директиву 20/1 «Цели США в отношении России» - своего рода «Mein Kampf» американского империализма. Она открыто провозгласила, что «конечная цель в отношении Советского Союза – война и свержение Советской власти». В 1949 году Пентагон во исполнение этой директивы разработал план «Дропшот», наметивший 100 советских городов для атомной бомбардировки, которая была запланирована на 1957 год. Велика заслуга советских учёных, конструкторов, инженеров, что они успели за считанные годы подготовить достойный ответ агрессору и сорвать его замыслы. Но велика заслуга и Сталина, который не поддался ядерному шантажу, а сумел мобилизовать силы и средства для обеспечения должного уровня безопасности державы.

 

 

 

Ещё одно обвинение правлению Сталина, активно используемое демпропагандой, - депортация народов в период Великой Отечественной войны.

Что касается переселения немцев в 1941 году, то это обычная превентивная мера. Как известно, после нападения Японии на Перл-Харбор власти США интернировали всех американцев японского происхождения, - а ведь театр военных действий был достаточно далёк от самой Америки. В Советском Союзе ситуация была совершенно иной: скажем, в Ленинграде и пригородах проживали около ста тысяч немцев и финнов. И вряд ли было разумно дожидаться, как они себя проявят в условиях приближения фронта. Источником потенциальной опасности были и поселения немцев в Поволжье.

Что же касается депортации тех народов, большое число представителей которых активно поддерживали в войне гитлеровскую Германию, то рассмотрим этот вопрос на примере чеченцев и ингушей. Во-первых, он достаточно показателен, во-вторых, именно его чаще всего использовали в антисоветской кампании конца 80-х годов.

В годы Великой Отечественной войны значительная часть населения Чечено-Ингушской АССР вела партизанские действия фактически на стороне Германии. Как ответная мера была проведена спецоперация по полному выселению чеченцев и ингушей в Среднюю Азию. В ходе её проведения, по информации, приведенной вполне «демократической» газетой «Время» со ссылкой на архивные источники, «было изъято огнестрельного оружия 20072 единиц» - причём, это были не только охотничьи ружья, но и тысячи боевых винтовок, сотни автоматов и пулемётов. В ходе выселения погибли 40 человек, включая убитых в перестрелке солдат.

Как же осуществлялось само переселение, которое Приставкин и компания подают как образец чудовищной жестокости? По сведениям из той же газеты, разрешалось взять с собой необходимые вещи, ценности, продукты на 30 дней (а последний эшелон прибыл к месту назначения через 25 дней после отправления). Кроме того, каждому на срок перевозки выделялось 10 кг мяса и 1 кг хлеба. В пути умерли 1272 человека, один убит при нападении на конвой, двое ранены при попытке к бегству, 50 человек погибли во внутренних конфликтах между чеченцами и ингушами. Газета ставит под сомнение только последние данные, допуская, что на жертвы внутренних конфликтов могли «списать» убитых охраной.

После прибытия эшелонов на каждую семью выдали 5 тысяч рублей и «одну голову крупного рогатого скота». Для расселения приготовили 75 тысяч помещений. Большинству выделили земельные участки. То есть, людей сюда привезли жить, а не вымирать. Кстати, по современным данным, за годы Советской власти численность чеченцев выросла в 2,2 раза. Так что все разговоры о «геноциде» являются лишь политической спекуляцией.

Конечно, с точки зрения гуманизма переселение всего народа за вину части его представителей – жестокая мера, которую нравственной назвать нельзя. Но трезво оценивая ситуацию, - была ли в тот момент иная возможность быстро и с минимальными жертвами погасить вооружённый конфликт? Чеченская война «демократической» России убедительно доказывает, что альтернативой были бы боевые действия, растянувшиеся на годы и приносящие несопоставимо более тяжкие страдания и жертвы.

Письмо чеченских беженцев, адресованное в ноябре 2002 года президенту Казахстана, в котором они просят предоставить им убежище в местах сталинской депортации их предков, думается, окончательно снимает вопрос о том, какой из методов решения конфликта – «тоталитарный» или «демократический – гуманнее.

И последнее. Депортация народов – мера, вполне соответствующая нормам того мира, который «демократы» именуют «цивилизованным». Скажем, уже в 90-е годы США и Великобритания подтвердили, что не отказываются от решения Потсдамской конференции, санкционировавшего поголовную депортацию судетских немцев из Чехословакии после Второй мировой войны.

 

 

 

«Новомышленцы» (среди которых немало бывших «убеждённых атеистов») ставят в вину большевикам преследование Церкви. Однако при этом упускают из виду или сознательно игнорируют исторические обстоятельства, определившие такое отношение. Николай Бердяев был религиозным философом и противником большевиков, тем не менее, признавал: «В притеснениях и гонениях христианства коммунистами нельзя винить лишь последних. Грехи исторических церквей очень велики, и эти грехи влекли за собой справедливую кару».

Выше уже говорилось об отходе руководства Церкви от духа учения Христа и фактически обслуживание им мирской власти. В Российской империи последнее приняло крайние формы. После того, как Пётр Первый упразднил патриаршество (оно было восстановлено только при Советской власти!) и прямо подчинил Православную Церковь императору, она превратилась в идеологический аппарат системы самодержавия. Думается, можно назвать немало священников, которые и в этих условиях исполняли свой действительно христианский долг, однако Церковь как структура приняла возложенную на неё функцию быть моральной опорой эксплуататорского строя. Как резко, но по сути точно отметил Ленин, в таком виде религия сделалась родом «духовной сивухи», в которой эксплуатируемые «топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь».

Несмотря на это, как говорил православный (воцерковленный) писатель Михаил Антонов, сразу после Октябрьской революции Советская власть пыталась быть лояльной к Церкви и даже финансировала работу Собора. Революция сделала возможным восстановление в России патриаршества. Но руководство Церкви взяло курс на поддержку контрреволюции. Он выразился не только в моральном противодействии большевикам и поддержке Белого движения, но и в прямой антисоветской деятельности вплоть до непосредственного участия священников в заговорах.

Патриарх Тихон в воззвании от 1 июля 1923 года «К архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви России» принёс покаяние за соучастие в разжигании гражданской войны: «Сознавая свою провинность перед Советской властью, выразившуюся в ряде наших пассивных и активных антисоветских действий,.. мы по долгу христианина и архипастыря в сём каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики. По существу в этом виноваты не только мы, но и та среда, которая нас воспитала, и те злоумышленные люди, которые толкали нас на эти действия… Будучи бессильны побороть Советскую власть открыто и прямо, они хотели добиться её уничтожения окольными путями, прибегая к Церкви и её пастырям».

В январе 1924 года – только через шесть с лишним лет после Октябрьской революции – Тихон издал указ «О стране Российской и властях ея»: о молитвенном поминании Советской власти в богослужениях. Напомним, что для того, чтобы руководство РПЦ признало «от Бога» власть Временного правительства ему потребовалось менее недели.

В сущности, это можно счесть политической мимикрией ради выживания Церкви. Но вот «предсмертное завещание» патриарха Тихона звучит уже совсем иначе.

Отнюдь не питающая симпатий к Советской власти и большевикам Н.А. Кривова в изданной в 1997 году книге «Власть и Церковь в 1922-1925 гг» пишет об этом так. В начале 1925 года Тихон тяжело заболел (проблемы с сердцем), его поместили в частную клинику Бакуниных на Остоженке. И 7 апреля в 23. 45 Тихон в присутствии постоянно лечивших его врачей Е.Н. Бакуниной и Н.С. Щелкана и послушника Пашкевича умер от приступа грудной жабы. «Последним актом патриарха Тихона стало воззвание, известное как «предсмертное завещание», оставленное им в день смерти ближайшему помощнику митрополиту Крутицкому Петру».

И что же завещал патриарх в тот момент, когда готовился предстать перед Богом? Тихон призывает «всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в её трудах для общенародного блага».

Это была не просто декларация – это было начало движения к сотрудничеству с Советской властью. Такой курс продолжили митрополиты (будущие патриархи) Сергий и Алексий Первый. Тем не менее, инерция образа врага ещё долго предопределяла отношение Советской власти к Церкви.

Всё это было, спорить не приходится: изымали ценности, закрывали, а порой и уничтожали храмы, закрывали монастыри… Замечу только, что это вполне соответствовало традиции российской власти. Как известно, Пётр Первый даже колокола с церквей снимал, когда возникла острая государственная необходимость (большевики, кстати, на изъятые ценности покупали хлеб для умирающих от голода людей), мобилизовывал монахов на оборонные работы. Екатерина Вторая закрыла большую часть существовавших монастырей и использовала их здания для казарм, больниц, тюрем. «По высочайшему повелению» не раз сносились храмы – к примеру, только на территории Кремля в царские времена были снесены церковь Иоанна Предтечи, Сретенский собор, церковь Богоявления…

Отношения Церкви и Советской власти кардинально изменились в ходе Великой Отечественной войны. Православная Церковь в целом заняла патриотическую позицию. Она активно участвовала в сборе средств для обороны, оказывала безоговорочную моральную поддержку руководству страны, на оккупированных территориях многие священники участвовали в Сопротивлении – в подполье, в партизанских отрядах. И это было оценено Сталиным. Дело не столько в наградах, которыми были отмечены представители Православной Церкви (а, например, будущий патриарх, тогда Ленинградский митрополит Алексий, оставшийся в блокаде и активно помогавший защите города, был удостоен медали «За оборону Ленинграда» и ордена Красного Знамени), сколько в изменении отношения к ней.

Замечу, кстати, что объективные данные, которые можно проверить, свидетельствуют о том, что рассказы «православных сталинистов», будто Сталин обратился за помощью к Церкви в самое трудное для страны время, - миф. Реальный шаг к сотрудничеству власти с РПЦ Иосиф Виссарионович сделал осенью 1943 года, уже после того, как победа в Курской битве, знаменовала коренной поворот в ходе войны. В начале сентября Сталин пригласил к себе церковных иерархов. По имеющейся информации, речь на этом совещании шла не о том, что может сделать Церковь для власти, а что власть может сделать для Церкви.

Уже в 90-е годы редактор альманаха «Православие или смерть!» Андрей Рюмин утверждал, что после войны Сталин «свою руководящую деятельность направлял на восстановление Православной Церкви, как бы ни хотелось отрицать это современным либералам». Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн писал, что в послевоенный период правления Сталина количество православных общин возросло с нескольких сот до 22-х тысяч, были открыты тысячи храмов.

А эти шаги в свою очередь изменили отношение православных к Сталину. Лояльность сменилась почитанием. «Богоданным вождём» называли Сталина не только патриархи Сергий и Алексий Первый, но даже те, кто пострадал от Советской власти – архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, отец Димитрий Дудко.

В том, что Алексий Первый, узнав о болезни Сталина, послал в епархии телеграмму, в которой благословил «во всех храмах совершать молебствования о здравии Иосифа Виссарионовича», при желании можно усмотреть только исполнение официального долга. Но слёзы патриарха над гробом вождя, думается, были искренними, а не «официальными».

Алексий Первый в 1947 году заявил, что руководство страны ведёт нашу Родину «по издревле священному пути». А Михаил Антонов, оценивая из 90-х годов сталинский послевоенный период, говорил, что это был лучший период для Православной Церкви. С одной стороны, она сделала большой шаг вперёд по сравнению с Церковью романовской России, став народной Церковью. С другой стороны, в существующих условиях она в значительной мере очистилась от прихожан-фарисеев, поскольку покровительство Церкви в мирских делах помочь не могло. К Церкви обращались искренне верующие люди.

К сожалению, в послесталинский период вновь в отношении руководства страны к Церкви стал преобладать воинствующий (в вульгарном понимании) атеизм.

 

 

 

В годы правления Сталина в жизни страны было немало негативных моментов. Некоторые были неизбежны в чрезвычайно сложной обстановке в стране и в мире, другие – следствием ошибок и перегибов как руководства страны, так и на местах. Конечно, было бы куда лучше, если бы удалось их избежать. Однако эти негативные моменты не должны заслонять главного. «С задачами какого рода столкнулся Сталин? – говорил на прошедшем в 1994 году симпозиуме чикагский философ Билл Мартин. – Этот вопрос никогда не задавали себе либералы… Сталин и другие лидеры решали задачу преобразования типа жизни, приводившей к огромным страданиям, в тип жизни, ведущей к постоянному улучшению для основной массы населения».

Оценивая в целом достижения и потери на пути строительства нового общества, надо согласиться с академиком Вернадским, который уже после репрессий 30-х годов написал в своём дневнике: «Сейчас исторически ясно, что, несмотря на многие грехи и ненужные – их разлагающие – жестокости, в среднем они [большевики] вывели Россию на новый путь».

Этот путь вывел Советский Союз в космос. И это было не просто научно-техническое достижение, пусть даже выдающееся – это был прорыв на качественно новый уровень развития человечества, это было начало «космической эры в жизни человечества», которую предсказывал Константин Эдуардович Циолковский.

В космическом соревновании безусловным фаворитом считалась Америка. Ведь если советской экономике война нанесла гигантский ущерб, то американской, напротив, обеспечила заметный подъём. За 30-40-е годы резко вырос научный потенциал США за счёт иммиграции учёных из Европы и Азии, бежавших от фашизма и войны. Наконец, Соединённые Штаты получили как военный трофей пять сотен немецких ракетных специалистов во главе с Вернером фон Брауном, документацию и оборудование завода в Нордхаузене, где изготовлялись ракеты, и генерала Дорнбергера, руководившим производством ФАУ-2.

Американцы не скрывали своего намерения первыми выйти в космос. Напротив, они заявили о своих планах запуска спутника ещё в 1948 году и дали своей космической программе красноречивое название «Авангард». И всё последующее десятилетие американские пропагандисты, да и специалисты безудержно хвалились своим лидерством в этой сфере. Очередное заявление о безоговорочном превосходстве американской ракетной техники прозвучало со страниц «Вашингтон пост» 1 октября 1957 года. А спустя всего три дня, после запуска Советским Союзом первого в мире космического спутника, американские СМИ были вынуждены с горькой иронией констатировать: «90% разговоров об искусственных спутниках Земли приходилось на долю США, 100% дела пришлось на долю России».

Космическое первенство Советский Союз прочно удерживал до того, как был уничтожен «реформаторами». Напомню основные моменты: первый космический аппарат с живым существом на борту был советский; первый корабль к другой планете – советский; первый корабль с человеком на борту – советский; первый многоместный корабль – советский; первый выход в открытый космос совершил советский космонавт; первая орбитальная станция тоже была советской… Американцы добились первенства только в полёте человека на Луну. Но никакого продолжения освоение Луны не получило. А советские проекты последовательно развивали освоение околоземного космического пространства.

Причём, Советский Союз в космических проектах опережал американцев не только по срокам, но, как правило, и по качеству. Лучшей станции, чем советский «Мир», создать так и не удалось и что-то не слышно, что таковая есть где-то на подходе. Ну, а космический корабль многоразового пользования «Буран» и сегодня остаётся недостижимым образцом технического совершенства. Достаточно сказать, что, завершая первый полёт он сделал небывалое: совершил посадку, управляемый бортовым компьютером, причём, практически точно на середину посадочной полосы.

Если много веков спустя исследователи доберутся до пласта нынешней цивилизации и обнаружат в нём «Буран», то, вероятно, сочтут его доказательством посещения Земли инопланетянами с более высоким уровнем развития. Основания для этого: во-первых, по техническому уровню он намного превосходит уровень техники того времени, а во-вторых, дикари, став обладателями такого технического чуда, так и не смогли им воспользоваться и устроили из него аттракцион на потеху публике (макет «Бурана» был выставлен в столичном парке).

Собственно, путь в космос у Советского Союза был таким же, как и к достижениям в других сферах. Начинал он в условиях, когда «здравомыслящим» зарубежным специалистам успех казался совершенно немыслимым (не только американцы, но и западноевропейские специалисты были убеждены, что победа СССР в космическом соревновании абсолютно невозможна»). Поначалу продвижение вперёд давалось с большим трудом, а потом наша держава являла миру очередное «Русское чудо», поднимаясь на высоту, поражающую весь мир.

Вот, как нам давался нам прогресс в космической отрасли. От запуска первого спутника до первых полётов в космос человека у нас более половины всех запусков – 51,7% – оказывались неудачными. У американцев этот показатель в те же годы был 43,2%. В следующее десятилетие процент неудачных запусков снизился более чем в три с половиной раза – до 14,5%, хотя у американцев этот показатель всё ещё оставался более благополучным – 8,4%. А потом мы уже стали лучшими: в 1972-1981 годы соотношение неудачных запусков уже выглядело так: 3,6% у нас – 5,2% у них; в 1982-1991 годы – соответственно, 3,3% и 4,0%. Кстати, даже показатель 3,6% и поныне остаётся недостижимым для американцев – в новом веке он у них был только 3,8%. Замечу, что в путинской России (2002-2013 г.г.) процент неудач вырос по сравнению с последним советским десятилетием почти вдвое – до 6,1%.

Здесь сложилось всё. И забота государства о развитии науки. И создание условий, способствующих раскрытию творческих способностей людей. Напомним, что один из ближайших помощников С.П. Королёва, ставший после смерти Сергея Павловича Главным конструктором, В.П. Мишин начинал с фабзавуча; конструктор В.А. Жаворонков – с ремесленного училища, конструктор В.П. Уткин, ставший потом президентом Академии космонавтики – с сельской семилетки, председателю Государственной комиссии по космическим пилотируемым полётам К.А. Керимову старт в науку дал детский радиокружок; путь в космос Юрия Гагарина проходил через ПТУ, техникум, аэроклуб…

Ну и, конечно, далеко не последнюю роль сыграло одухотворённое отношение к труду, которое в полной мере реализовалось в прокладывании дороги в космос. «Разве за деньги люди могут работать с той истовостью и энтузиазмом, с какими работают в нашем космическом центре», - говорил космонавт-2 Герман Титов. «О благах материальных, о вознаграждении, мне кажется, никто особенно не думал», - был согласен с ним Василий Павлович Мишин. Он считал главной «движущей силой» космической программы патриотизм. Герман Степанович добавил, что ещё и просто очень интересно было прорываться в неведомое.

Вот пример конкретного воплощения этой «истовости». Автор одной из статей о космонавтике писал, что зарубежные специалисты были поражены едва ли не больше, чем достижениями советских учёных, тем, в каких спартанских условиях они жили на первых испытаниях в Капустином Яру и позже в Тюратаме (который тогда ещё только становился космодромом Байконур): в вагонах поездов, безо всяких удобств. И не стоит заводить ту же «песню»: мол, это показывает, как мало ценила власть человека – идея спецпоездов принадлежала самому Королёву и была поддержана его сотрудниками для которых дело было много важнее утеплённого ватерклозета.

Одухотворённое отношение к труду было присуще не только конструкторам и космонавтам – рядовым инженерам и рабочим тоже. Вероятно, на первых порах они могли и не знать, что работают на выход в космос; но наверняка понимали, что выполняют особую задачу, решение которой ещё больше укрепит могущество и величие державы. Такое отношение к делу позволило, например, создать космодром Байконур в фантастически короткий срок: в начале 1955 года было начато – буквально на пустом месте – строительство «полигона №5» в Тюратаме, а всего через 844 дня стартовый комплекс со всем его сложнейшим оснащением был сдан в эксплуатацию.

Таким образом, академик В.П. Мишин был абсолютно прав: то, что мы первыми вышли в космос, стало «закономерным результатом всего предшествующего развития».





               
 
По теме
15 марта, прежде чем объявить о начале голосования, Ирина Дзюба продемонстрировала всем членам УИК и наблюдателям, что урна для бюллетеней и переносные ящики пусты.
В Минобороны РФ рассказали, из чего стрелял противник по региону Наталия ИЛЮШНИКОВА Стало известно, из чего была атакована Белгородская область во время второго обстрела сегодня, 18 марта.
Информация о последствиях атаки уточняется Наталия ИЛЮШНИКОВА Сегодня, 17 марта, около 8 утра вооруженные формирования Украины вновь совершили атаку о Белгородской области.
Дежурные средства ПВО уничтожило реактивные снаряды ВСУ над Белгородом и Белгородским районом Наталия ИЛЮШНИКОВА Минобороны: восемь РСЗО «Вампир» уничтожены утром над Белгородской областью.
Взрывное устройство не сдетонировало, обошлось без последствий Наталия ИЛЮШНИКОВА Фото: пресс-служба Пограничного управления ФСБ России по Белгородской и Воронежской областям.
В БГТУ имени Шухова состоялась предвыборная встреча с секретарём областной избирательной комиссии Белгородской области Дмитрием Козловым.
Саперы Минобороны РФ уничтожили беспилотник и взрывоопасный предмет противника Наталия ИЛЮШНИКОВА В Беловском сельском поселении Белгородского района поврежден один автомобиль.
Активист из Башкирии Расул Ахияретдинов приехал в Волгоград, чтобы узнать, как там относятся к проявлению к излишней (по его мнению) женственности монумента.
Фото: cikrf.ru Она состоится 15 февраля 2024 года в 11:00. В соответствии с пунктом 10 статьи 53 Федерального закона от 10 января 2003 года № 19-ФЗ «О выборах Президента Российской Федерации» 15 февраля 2024 года в 11:
Сторона обвинения считает, что Максим Арабинский нарушил правила конкуренции, когда проводил торги по закупке пескосоляной смеси для города, за что суд назначил экс-директору предприятия штраф в 70 тысяч рублей.
Бронхиальная астма у детей, "Холодовая цепь" как неотъемлемая составляющая безопасности иммунизации, особо опасные инфекции.
Детская поликлиника №3 г. Старого Оскола
Фото: Екатерина Ушакова Главная цель проекта – привлечь детское внимание к медицинской тематике, научить правильному оказанию первой помощи себе и товарищу при различных ситуациях и травмах.
Сетевое издание Просторы 31
День работника культуры - ЦБС Ракитянского района Сегодня состоялось мероприятие, приуроченное к празднованию Дня работника культуры.
ЦБС Ракитянского района
В музее Первой конной армии - Центр соцобслуживания населения В рамках реализации  национального проекта «Демография»  федерального проекта «Старшее поколение»  и пилотного проекта  на территории Белгородской области по созданию системы долговременного ухода,
Центр соцобслуживания населения